из концов, судьба, уготованная для трусов, предателей или пришельцев, попирающих обычаи. Кардинал сам себя приговорил к смерти, так жестоко оттолкнув ту женщину.
— Почему они не кинулись на нас?
— Они даже не знали, что вы там были. Они вами не одержимы.
— Вы так о них говорите, будто они еще и способны различать…
— Тропики употребляют чары, управляющие мозгом. Они использовали полицейских как машины, как роботов, они запрограммировали их сначала на убийство Красно-Фиолетового и его друзей, а затем на самоуничтожение. Сила платонианских растений безгранична.
Скаиты исчезли в самый неподходящий для кардинала Киля и двух его экзархов момент, но духовенству было некогда сокрушаться. Полицейские налетели на них, словно дикие звери, и в несколько минут расчленили их на куски. Они не притронулись к свои волнобоям, они разделали крейциан голыми руками, они располосовали их одежду, распороли своими ногтями животы и выгребли внутренности, которые принялись пожирать как голодные животные. Кардинал и экзархи извивались на земле, издавая истошные стенания. Миссионер же, их единоверец, похоже, упивался их агонией с несомненным удовольствие.
После полицейские с перепачканными в крови и экскрементах губами размозжили камнями черепа своих начальников, а затем, все более разъяряясь, начали увечить себя. Сан-Франциско и Феникс с равнодушием наблюдали за этим ужасающим зрелищем: их детство и юность отметила своей печатью жестокость. Долгие годы они смотрели на израненные, замороженные, окруженные багровыми облачками тела мужчин и женщин, залитых в ледяные столбы Ториала.
На провал Бавало постепенно спускалась ночь, размывая цвета и очертания. Небесные смерчи окрасились в мягкие тона от бледно-зеленого до темно-синего. Цветы буг-буга раскрылись и выпустили облака пыльцы, ее острый горький аромат перекрыл более тяжелый запах крови. Засветились биолюминесцентные папоротники, отдавая накопленный за день свет; их переплетающиеся побеги украсили стены провала золотыми гирляндами.
Афикит вгляделась в безучастное лицо Йелли, резко выделявшееся бледностью в темноте. Корунд в перстне муффия оставался безнадежно тусклым, похожим на стекляшку, словно угасал вместе с девочкой. Из глаз Афикит потихоньку катились слезы, прочерчивая на щеках обжигающие следы. Она больше двадцати лет не плакала, потому что отец, Шри Алексу, воспитал ее в строгом соблюдении сиракузянского этикета, и она долго считала эмоциональные проявления признаком слабости, но ей чудилось, что злорадная судьба подбрасывает ей возможность наверстать упущенное.
— Как вы думаете, тропики могут вылечить мою дочь? — спросила она миссионера.
— Они настолько искушены в растениях, что такая вероятность есть, но их реакции непредсказуемы, часто непонятны постороннему, — ответил Эктус Бар. — Хотя я работаю с ними более пятнадцати лет, я регулярно ошибаюсь относительно их намерений. Мое официальное прозвище Желто-Белый, но еще они меня зовут Дома Бурибе, человек, который почти ни о чем не догадывается… Эта бойня становится нестерпимой. Не хотите отдохнуть внутри миссии?
Полицейские в центре арены, образованной тропиками, рухнули, но даже лежа на ковре травы и листьев, даже наполовину погрузившись в воду Гранд-Нигера, они методично продолжали себя калечить, вгрызаясь зубами в собственные руки, отдирая целые куски мяса, постепенно обнажая плечевые кости. Кровь толчками хлестала из разорванных артерий и вен. Их бесстрастные лица, невыразительные глаза, их механические жесты подтверждали, как прав был Эктус Бар, говоря о них как о роботах. Что-то неотвратимое, неумолимое было в манере, с которой они лишали себя жизни. Бледные отсветы от газовых смерчей и люминесцирующих папоротников слегка отблескивали на темной коже тропиков, оглушительные крики которых возносились к огромному устью провала.
— Они не обидятся, если мы уйдем? — спросила Афикит.
— Не думаю, но вы правы: лучше в этом убедиться, — ответил миссионер.
Он подошел к старейшинам — мужчинам и женщинам, которые держались немного в стороне от толпы, как будто приглядывали за мучениями «отвратительной смерти, которую человек причиняет себе сам» исключительно в силу положения. После кратких переговоров он повернулся к Афикит и кивком показал, что старейшины дали свое согласие.
— На ваши просьбы они ответили словами «хохим алебохи», — сказал он, когда они вошли в медкабинет миссии и Афикит осторожно уложила Йелль на кушетку.
— И что это значит?
Миссионер открыл металлическую дверцу шкафа, взял старинную магнитную лампу и щелкнул выключателем питания. Комнату залил янтарный свет, высветив корзины из веток, утоптанную землю пола (у миссионера все не хватало решимости взяться и замостить полы во всех комнатах миссии), несколько больших полых скорлуп от орехов, наваленных у подножия кушеток….
— Что-то вроде «богини, упавшей с неба», — ответил Эктус Бар. — Не совсем богиня, впрочем, а скорее существо света… Или существо, спустившееся из света… Их язык интерпретировать не легче, чем их поведение! Еще они говорили о «лорме у-идабо», имея в виду скаитов Гипонероса. Можно было бы перевести это как «посланники великого черного» или «посланники ничего». Их внезапное исчезновение впечатлило деревенских. Ну да ладно! У обитателей Гипонероса довольно оригинальный способ прощаться… Так вы знаете Мальтуса Хактара?
Стоя на коленях у скамейки, Афикит нежно погладила Йелль по ледяному лбу. Интуиция настойчиво нашептывала ей, что исчезновение скаитов как-то связано с Тиксу. Думая о нем, она чувствовала сильный озноб, и уверилась, что больше никогда его не увидит. Что имела в виду Йелль, когда предсказывала его возвращение с пустотным сердцем под обликом человека? Полностью ли владела своим рассудком, когда произносила эти ужасные слова?
— Не совсем так… Два моих друга-жерзалемянина, моя дочь и я сама были заморожены и…
— Четыре крио из епископского дворца! — воскликнул миссионер. — Один из моих однокашников рассказал мне эту историю, когда я по случаю заглядывал в Даукар. Вы… Найя Фикит?
— Афикит Алексу, но кое-кто, я полагаю, действительно зовет меня Найя Фикит. Когда нас оживили, Мальтус Хактар отвел нас к дерематам в ремонтной мастерской епископского дворца. Они с муффием Церкви должны были рематериализоваться вслед за нами через несколько минут.
— Что могло им помешать перенестись?
— Дворец был в огне… Возможно, их захватили врасплох наемники-притивы.
— Значит, это был не просто слух: имперские силы штурмом взяли епископский дворец. Кардиналы и викарии захотели шкуры Маркитоля, но откуда нам знать, заполучили ее или нет!
— Маркитоль?
— Маркинатянин, паритоль, Барофиль Двадцать пятый. Я полагал его мерзавцем, как и его предшественника, но ваши слова проливают новый свет на его фигуру и заставляют меня изменить точку зрения. И я немного лучше
