— С гипатской кухней я не знакомы, нет.
Кинриг снова коротко усмехнулась и вернулась к своему фильму.
— А, вот, — сказала она, придвинувшись. Показала на экран. — Смотри на задний фон. Там войдет мальчик… сейчас.
Нико посмотрели.
— Который… который в белых перьях?
— Нет, который в красных.
Нико увидели, кого она имела в виду — мальчик с милым личиком и кудряшками. Они смотрели, как пернатый мальчик делает кульбиты, пока человек-птица выступает с монологом, и… на этом все. Мальчик ушел — подтанцовка без единой реплики.
— Мой внук, — объяснила Кинриг. — Пятнадцать лет, отчаянно мечтает стать актером. — Она достала себе еще пирожок. — Сын моего сына. Родили его слишком молодыми, он и мать. Вот моя дочь дождалась тридцати лет, умница. Ее мальчику только-только исполнилось два — самые большие щечки, что я видела.
— Это… хорошо.
Кинриг снова впала в молчание, глядя на экран.
— Чего ты хотели, пока не узнали, что я здесь?
— Передохнуть, — сказали Нико. — Я пока так и не разобрались, что не так с радио.
Вопли возвращались через случайные интервалы — вместе с ассортиментом других проблем. Обычно системы корабля не так сложно распутать, но из-за приделанных скремблеров генерала там была просто какая-то задница.
— И что ты собирались смотреть? Свои видео про беженцев?
— Может быть.
«Да».
— Эмоциональное самобичевание — не передышка. — Генерал кивнула на экран. — Помню один вечер во время осады Халиена. — Это название Нико было знакомо — крайне затяжной и кровопролитный период во время Гражданской войны на Гань-Дэ. — Мой полк встал лагерем в бывшей школе — разбомбленной, конечно, но там местами еще осталась крыша, а был сезон дождей, так что можешь понять ее привлекательность. Все промокли до нитки, ото всех разило потом и запекшейся кровью. Мы выбились из сил. Продовольствие кончалось. И тут один солдат нашел в остатках старой классной комнаты проектор и жесткий диск. Те, кто не мог уснуть, всю ночь напролет смотрели кино — детское, но было весело. Мы смеялись над теми куклами так, будто видели кино впервые. Это ненадолго отвлекло. Этого нам всем не хватало. — Она похрустела костяшками. — Конечно, половина наших погибла наутро, когда враг разбомбил лагерь, но перед этим мы хотя бы вдоволь насмеялись.
Нико не представляли, как на такое отвечать.
— Война, — сказала Кинриг, — это математика. Сколько погибших, сколько миль, сколько осталось патронов. Мы — я, ты, наша неколебимая защитница, — мы все на войне. Только нашего врага не перестреляешь и не перехитришь. Это время. Наш враг — это время, и наше единственное оружие — внутренние силы. — Она кивнула на экран. — Эту чепуху снимали сыны и дочери Гань-Дэ. Есть люди, которым нравится на них смотреть, пусть даже всего несколько секунд. У нас прекрасная планета с прекрасным народом. И да, она умрет, как и все остальные. Но пока что у нас есть вода. У нас есть еда. У нас больше расстояние от врага, чем у всех остальных, и значит, мы можем справиться.
— Как? — спросили Нико. — Как вы собираетесь справляться?
Кинриг пожала плечами.
— Это уже дело ученых, не мое. Мое дело — проследить, чтобы ганьдэсцы увидели осуществление планов, каких бы то ни было. Проследить, чтобы наш народ и наша культура дожили. — Она покосилась на Нико. — А это значит, нам нужно сохранить то, что у нас осталось.
— У вас осталось больше чем достаточно. У вас осталась целая планета.
— А ты знаешь, что такое планета? Она не так уж велика, как ты думаешь. Когда она истощена, она истощена. Ты видели наши доклады? Ты проводили подсчеты? — Она вытянула ноги. — Предположу, что у тебя нет детей, но представь ненадолго, что есть. Скажем, начинается голод, и еды у тебя не больше, чем нужно для семьи. Теперь скажем, в дверь стучится другая семья, и у них свои дети. Они говорят: «Пожалуйста, пожалуйста, накормите нас, а то мы умрем с голоду». Кого ты накормишь? Незнакомцев за дверью или семью у себя дома?
— Это не…
— А теперь скажем, — продолжила Кинриг, — что ты видишь, как приближаются эти самые незнакомцы, и еще знаешь, что такие же, как они, украли еду у твоих соседей. Опустошили их кладовку.
— Да это же бред, — ответили Нико. Им уже было плевать на дипломатию. Хотелось отправить обратно наружу те два кусочка пирожка, что они съели. Такое они переварить не могли.
Кинриг рассмеялась.
— Правда? — сказала она свысока, словно беседовала с каким-нибудь своим внуком.
— Правда, — сказали Нико. — У вас нет никаких доказательств, что люди извне причинят вам вред. Никаких. Им просто нужна помощь. Они в отчаянии.
— Именно. А ты знаешь, на что способны отчаянные люди? Ты когда-нибудь видели отчаяние, Нико ав Экрем? Потому что я видела. Я видела, причем в собственном народе. Среди людей моей культуры, говорящих на моем языке, рассказывавших те же истории. И ничего из этого не помешало им — нам — выреза́ть друг друга. — Она вздохнула. — На Гань-Дэ двенадцать лет продержался мир. Мы его с трудом заслужили и с трудом сохраняли. Я не буду смотреть, как все это пойдет крахом.
— Они же люди, — сказали Нико. — Люди, как вы, как женщина наверху, которая спасла вам жизнь и защищает сейчас. И они умирают. Умирают целыми кораблями на том самом пороге, о котором вы говорите.
— Не рассуждай о смерти так, будто понимаешь, что это такое, — сказала генерал. — И не говори о людях так, будто мы все одинаковые. — Она показала на экран. — Ты даже наших шуток не понимаешь. Разве я могу считать, что мы с тобой смотрим на мир одинаково?
С Нико было достаточно. Они оставили пирожок и направились к двери.
— Почему ты на этом корабле? — спросила генерал, не отрывая глаз от экрана.
Нико остановились.
— В каком смысле?
— Я не дурочка, дитя. Будь ты дипломатом, ты бы летели на правительственном лайнере с целым штатом в своем распоряжении, а не на неотслеживаемом скоростном судне с одним снайпером. — Она улыбнулась через плечо. — Что вы двое ищете на Гипатии?
Нико сделали вдох.
— Мы летим, — сказали они, — на переговоры о гуманитарной помощи.
Генерал рассмеялась и вернулась к фильму.
Нико чуть не вбежали к себе в комнату, со вспотевшими ладонями. «Черт», — прошептали они. В ванной плеснули холодной водой на лицо. Вот тебе и передышка.
Пока капли стекали по щекам, они бросили взгляд в зеркало. Откуда эта вода? Закуплена блоками с внешних планет? Вырвана молекула за молекулой из кровоточащего солнца? Хватает ли еще воды на борту «Велы», где бы сейчас не находился корабль? Есть ли там еда? Воздух?
Нико вернулись к своей самодельной рабочей станции, яростно приступили к делу. Если передышки не бывает у людей на внешних планетах, то не будет и у Нико.
***
— Раньше я торговал батареями, как бытовыми, так и промышленными. Разбираетесь в батареях?
— Разбираюсь, да, но те, кто это смотрит, могут не разбираться.
— Ладно, тогда по-простому: на холоде батареи тратят энергию быстрее, чем в тепле. Заряд они держат дольше, но это неважно, если начнешь их использовать. Так что нужно тепло, а значит, включаешь посильнее обогреватель, а значит, больше расходуешь домашние батареи. Расходуются они быстро, и если за ними постоянно не приглядывать — а большинство людей и не приглядывает; у них хватает дел поважнее, — тогда батареи садятся. Значит, нельзя включить обогреватель, на сколько нужно, значит, становится холоднее, а значит, пытаешься включить обогреватель посильнее, а значит… понимаете?
— Понимаю.
— Ну кому знать, как не вам. У вас наверняка тоже были проблемы с батареями.
— В моей лаборатории сломался обогреватель. Пришлось эвакуироваться.
— А это другая сторона проблемы. Чем дольше гоняешь любую машину, тем быстрее она сломается. Так что дело было не в одном похолодании. А в том, что холод запорол машины, которые должны поддерживать тепло. Если честно, это самое забавное в нашем корабле.
