и всегда: моложавое, холеное и источающее надменность с хладнокровием. Многие утверждали, что Аудроне похожа на мать, хотя самой Аудроне очень хотелось при этом расхохотаться. Большинство черт ее лица принадлежали ублюдку, которого Аудроне всегда проклинала. От него ей достались яркие зеленые глаза, которые смотрелись слишком большими на фоне изящного носа и средней полноты губ. Скулы тоже от него, хотя сейчас они не выделялись так сильно, как во времена, когда она весила на пятнадцать килограммов меньше. Аудроне часто называли «красивой», но отличить лизоблюдство от правды по прошествии долгих лет лжи стало трудно. Она не уродина — в этом Аудроне была уверена на двести процентов из ста. Что же касалось всего остального: стандарты у каждой расы свои. Кому-то и дженерийцы казались слишком пугающими из-за бледности их кожи, а Аудроне, вот, один такой приглянулся…
«Здравствуй, Аудроне, — произнесла мать в своей привычной манере все произносить сдержанно. — Сегодня мне доложили, что Лала-Ли погибла при захвате станции „Истком“. Командование Армии Освобождения передало нам списки погибших мирных жителей, личности которых были установлены. Имя Лала-Ли среди них. Это все, что я хотела тебе сказать», — произнесла мать и запись прервалась.
Аудроне прижала пальцы к губам и закрыла глаза. Она старалась дышать спокойно, чтобы не сорваться в истерику. Считала вдохи и зажмуривалась. Собралась с мыслями и вернулась к изучению сообщений, которые командование успело ей направить. Одно из них прочла дважды.
«Обеспечить выполнение миссии офицерами капитана Рурка любой ценой. Командование взять на себя».
Аудроне выключила компьютер и легла на кровать. Взяла в руки подушку и прижала ее к лицу. А потом закричала.
Спустя десять часов бортовой компьютер разбудил экипаж и передал сообщение от капитана о том, что планерка состоится после завтрака. Вильям зашел за Тартасом и в молчании повел его в столовую.
— На задание я тоже отправлюсь в ошейнике? — невзначай обронил Тартас.
Вильям на это ничего не ответил.
— Как спалось? — поинтересовался Тартас.
Вильяму не понравился издевательский тон равнерийца, поэтому он и на этот вопрос не ответил.
— Ты поедешь с группой или останешься на корабле? — не унимался Тартас, как будто поставил перед собой задачу либо услышать голос Вильяма, либо довести его до белого каления.
— Останусь.
— Присмотри за Аудроне, — тихо произнес Тартас.
— Аудроне полетит на задание, — ответил Вильям и тут же отвернулся, делая вид, что ничего не говорил.
— Дерьмовые новости. По крайней мере для меня.
— Киаран за ней приглядит, — Вильям старался не смотреть на Тартаса, который активно косился в его сторону.
— А ты сегодня нервный, — засмеялся Тартас и хотел потрепать его по волосам, но Вильям резко отбросил его руку и шарахнулся в сторону.
— Отвали от меня!
Тартас применил захват и оказался за спиной Вильяма. Он обвил руку вокруг его шеи, но не спешил начинать душить.
— Дерьмовая у тебя военная подготовка, доктор Стерн, — прошептал Тартас ему на ухо. — И капитан тобой совершенно не дорожит. Не думай, что я не воспользуюсь его любезным предложением иметь тебя. Кто знает, может, что-то и начну рассказывать, чтобы у капитана был повод снова и снова отправлять тебя с приказом обслужить, — Тартас лизнул ямочку за ухом Вильяма и тут же отпустил его.
— Урод, — пробурчал Вильям, потирая руку, которую Тартас ему заломил.
Тартас понимающе кивнул и улыбнулся. Не злобно, не хитро и даже не весело. Он улыбнулся именно «понимающе», как улыбались равнерийцы тем, кто называл их «уродами». Чем больше надписей на лице, тем более значимые поступки совершил при жизни их обладатель. Каждый равнериец гордился своими письменами.
Первое «отличие» Тартас заслужил в пятнадцать лет, когда вытащил из горящего дома двоих сестер. Бои на Равнерии между Альянсом и Армией Освобождения тогда только начались, а эвакуация мирных жителей как всегда в планы не входила. Каждый спасался, как мог.
Когда Тартасу было семь, его отец погиб в первом сражении за Луиту. Когда было тринадцать — погибла мать при бомбежке Равнерии. Оккупация эфонцами длилась несколько лет, пока Альянс не начал крупномасштабное наступление на планету и ее спутники. Тартас, который с момента гибели матери примкнул к рядам сопротивления Равнерии, спал и видел, когда же беспредел, творимый Армией Освобождения эфонцев, наконец, закончится.
Ожесточенные сражения на Равнерии длились несколько месяцев, пока Альянс не победил. Тартас заработал новые надписи на лице и весьма ими гордился. Потом появились и другие «отличия», но они уже превратились в какую-то обыденность, в необходимость оставлять на коже метки, чтобы чтить память предков и не забывать, через что пришлось пройти.
Семь лет контроля Альянса на Равнерии снова сменились сражениями. В одном из них погибли младшие сестры Тартаса. Об этом он узнал, находясь на корабле на другом конце галактики. Прочел послание, отправленное ему по сети, и у него случился срыв, за который он жестоко поплатился.
Война каждого наказывает по-своему, и Тартас ее уроки усвоил. В двадцать пять лет он смог выжить в сражении за Третию, а в двадцать восемь лет на его лице уже не осталось места для надписей.
— Но тебе же понравилось обслуживать урода, — равнодушно произнес Тартас.
— Я быстро об этом забуду, как только получу увольнительную, — Вильям старался говорить как можно более безразличнее.
— Ты и без увольнительных быстро обо всем забываешь, — ответил Тартас.
Вильям остановился посреди коридора.
— Вспомнил, значит, — он победоносно сложил руки на груди и одарил Тартаса таким презрением, которое вообще было способно выразить его красивое лицо.
— О чем я должен был вспомнить? — Тартас тоже остановился и внимательно посмотрел на него.
— О том, как я подцепил тебя в баре! — воскликнул Вильям.
— А, ты об этом… Мы были слишком пьяны, и ты даже не спросил, как меня зовут.
— Ты ушел быстрее, чем я успел это сделать, — вторил Вильям.
Тартас подошел к нему ближе и смирил устрашающим взглядом абсолютно черных глаз.
— А что мне оставалось? Ввязаться в драку с твоим внезапно объявившимся женихом, который, кстати, тоже поразился твоему выбору «настоящего урода» для перепихона? Или ждать, пока вы с ним выясните отношения, после чего ты вернешься к обхаживанию моего члена?
— Я просил тебя не уходить, — голос Вильяма внезапно осип.
— Потому что не хотел решать проблемы, от которых пытался убежать.
— Я искал тебя после…
— Ты еще скажи, что влюбился в меня, — прошептал Тартас. — Глядишь, «уродец» клюнет на такую уловку.
Взгляд Вильяма застрял на его губах.
— Никто не замечает, не так ли? — произнес Вильям.
— Чего не замечает? — напрягся Тартас.
Вильям
