глазами и заставлять его переживать то же, что и они. И для Джарни в этом мире не было большего ужаса, чем само пиршество. Смотреть его глазами, ощущая их похоть и разврат и зная их холодный, режущий, металлический голод. Стать трупным червем, рассматривающим кусок зеленеющего мяса, и чувствовать не отвращение, а радость и удовольствие, почти сексуальное. Ядовитый голод, непреодолимое химическое желание ползать по предлагаемой гнилостной массе, вгрызаться в нее, жевать и сосать могильную щедрость, и, да, встретить других себе подобных в этих влажных, испорченных глубинах, спариваться, размножаться, откладывать яйца в горячие жемчужные массы внутри.
Это был ужас… делать такие вещи и любить это.
Он даже не мог убить себя, потому что они не позволили бы этого. Они исправили бы все повреждения, которые он получил, и заставили бы его снова ходить — бездумный и безумный труп, оболочка, существующая только для того, чтобы найти и съесть вожделенную падаль. Не то чтобы он не пытался. Снова и снова. Но они всегда латали его и латали, пока он не загрязнялся их личинками и отходами настолько, что больше не был им нужен… разве что в качестве пищи.
Он чувствовал, как они извиваются в его боку, восстанавливая нанесенный им ущерб. Они не наказывали его. Ощущение того, как они скользят и извиваются внутри него, было достаточным наказанием.
Они уже были голодны, и ему пришлось бы их кормить. Таково наказание за воскрешение и болезненный симбиоз.
Джарни думал, что прошло уже несколько месяцев, но, возможно, это были годы. Было трудно вспомнить. Да, на боку у него была новая тонкая розовая кожа… но что с остальным? Он был костлявым и бледным, по всему телу расплывались крошечные красные комочки инфекции. Они были мягкими на ощупь, наполненными обесцвеченным гноем. Он гнил изнутри, а личинки поддерживали в нем жизнь, не давали ему покоя, даже когда он тонул в их собственной больной грязи и отравленных отходах. Ведь он был их домом. Домом, который нуждался в постоянном уходе. Но они были амбициозны, старательны, они не позволили ему прийти в упадок.
Не сейчас.
Газета "La Gazette" сообщила, что упырь снова проявил активность. На этот раз на кладбище Сен-Парнас. Сторожа Королевской жандармерии открыли огонь по этому существу, но оно убежало через стену. Они утверждали, что у него была морда волка или, возможно, гиены.
Джарни рассмеялся над этим.
Смеялся, вспоминал Анри Булиля… и ненавидел его.
Он стоял перед зеркалом и смотрел на трупное существо, которым он был. Впалые глазницы, бледный, десны оттягивают желтые зубы, заточенные на трупах и серых костях. Черви двигались внутри него, роясь, прокладывая тоннели и вечно зарываясь в землю. Он видел, как их пухлые формы двигались под его кожей. Внизу его рук и на груди, как горошины, вдавленные под плоть его лица и в постоянном, напряженном движении пробивающиеся сквозь ячеистую ткань.
Да, он посмотрел на себя в зеркало.
Но то, что показалось в ответ, было чудовищем.
* * *
Ужасное уничтожение Великой Aрмии в России стало последним свидетельством уязвимости наполеоновских войск. Когда потрепанные, оборванные остатки отступали через Польшу, русские продолжали преследовать их, обходя разрозненные армии живых мертвецов и проводя политику выжженной земли. Они сжигали деревни и фермы, резали животных и заваливали колодцы и пруды тушами людей и скота. Еды не хватало. Вода была загрязнена. Крестьяне начали присоединяться к остаткам Великой Армии, образуя блуждающий парадный строй беженцев, который, спотыкаясь, двигался на расстоянии за разбитым, зигзагообразным маршем солдат, стремящихся во Францию. И пока они двигались, они распространяли тиф и грипп по своим следам.
Во многих раздробленных, тлеющих деревнях, куда они попадали, крестьяне сжигали своих мертвецов в больших кострах, уже зараженных передовыми отрядами Великой Армии. Они сгрудились вокруг костров, сжигая навоз, чтобы сдержать язвенные испарения. Это принесло им мало пользы.
Джарни часто ходил один.
Другие мужчины уже знали, кто он такой: сообщник Булиля, пожирателя трупов. Они избегали его общества. Часто он слышал их разговоры:
— Посмотрите на него, это Джарни, друг Булиля. Он питается трупами людей, наполняет свое брюхо падалью.
Да, они были правы. Он был другом Булиля, и он действительно ел трупы людей и набивал себе брюхо. Как они были правы.
Покрытый вшами и язвами, в испачканном нитяном плаще, в гимнастёрке, покрытой коркой из мочи и экскрементов, пятен крови, жира от ночных кормлений, он был сгорбленным гоблином со впалыми щеками. Лицо грязное, зубы оскалены, каталептические глаза смотрят, вечно смотрят, а разум за ними болен и запятнан тем, что он видел, что сделал и что еще сделает.
Джарни был безумен, заражен. Джарни был упырем.
Однажды, бродя в одиночестве вдали от других, он наткнулся на маленькую грязную деревушку. Женщина в лохмотьях помешивала на огне котелок. Ее глаза были как мокрое стекло на желтом изрытом лице, а гнилые зубы торчали из осклизлых десен. Она была безумна, и Джарни знал это. Она пригласила его к себе, и он выпил из ее грязного колодца. После этого она предложила ему жестяную чашку супа. Он был неплох, хотя мясо было приправлено неприятно сладким. И слишком знакомым на вкус.
Она хихикала, пока он ел, царапая снег, как животное, до грязи и корней под ним. Наконец, на безупречном французском она сказала:
— Ах! Я вас слушаю, дружище Джарни! Кто-то другой сказал, что вы приедете! Вот… мой муж и дети умерли от чумы, и я сварила из их плоти и костей прекрасный вересковый суп!
Но она искала не корни, а хотела показать ему хорошо проваренные кости своей семьи. Ее мужа и детей, из которых она сварила особый сытный суп в преддверии его приезда. Да, Булиль был там.
Сказав сумасшедшей женщине, чтобы она ожидала другoгo с такими же аппетитами.
Колонна, так сказать, шла вперед, и суровая зима уступила место промозглой, влажной весне. В тепле и сырости свирепствовал сыпной тиф, который ежедневно уносил десятки людей. Дизентерия обострилась, как и грипп. Заболевшие люди прижимались друг к другу, чтобы пройти еще одну милю, еще несколько футов. По Восточной Европе проносился горячий ветер чумы. Вши были невыносимы, размножаясь в тепле и сырости. Потрепанная одежда солдат действительно шевелилась, настолько они были заражены. Джарни кишел ими. Когда он пытался заснуть ночью у своего жалкого костра, они кусали его, заставляя дрожать и потеть на влажной земле.
Однажды ночью солдат по имени Бетран вскочил в безумном бешенстве, сорвал с себя одежду и бросил ее в огонь. Она горела с
