общества. Он вспомнил традиционную семью, ту самую, в которой вырос. Впервые, только через год после битвы на Антее, юноша почувствовал укол совести за то, что оставил родителей в неведении. Они наверняка считали его погибшим, скорбели по нему…
— Эй, Карл, что приуныл? — с участием спросил Фридрих.
Он сел рядом со своим другом, придвинувшись к нему.
— Я сейчас подумал о маме и папе, — ответил Авис, — я же для них умер.
— Так ты теперь можешь зажить новой жизнью — тебе такой шанс предоставили! — начал утешать Грюнвальд, положив руку на спину Карла, — жить ради себя и своей идеи. А когда мы всё сделаем, то пригласим твоих родителей жить во Дворцах.
— Пожалуй, — отозвался юноша, вяло улыбнувшись.
Родители потеряли сына, но вскоре он к ним вернётся и подарит новую, лучшую жизнь без смога и заторов Великородины, без нелепых суеверий Империи… И поймут, что будущее за ним, за теми его качествами и чаяниями, которые казались им несущественными…
— Без работы они точно не останутся, — сказал Фридрих.
— Да, конечно, — согласился Карл, — думаю, мама с папой будут рады жить в справедливом обществе.
— Во всяком случае, когда осознают всю свою выгоду.
— Хотя… — Карлом овладели воспоминания из давних времён, — отец считал справедливость утопией, а несправедливость — одним из фундаментальных свойств человеческой природы. Думаю, в глубине души он недоволен существующим положением вещей. Но от меня он хотел, чтобы я вырос приспособленным к жизни и ориентировался на то, что есть, а не на то, что должно быть.
— Обещаю, мы его переубедим, — заверил друга Фридрих.
— А что нам делать с нашими идеологическими противниками? — спросил Карл, — с теми, кого переубедить не удастся?
— Рано или поздно они все перейдут на нашу сторону, — уверенно ответил Грюнвальд, — а тех, кто не перейдёт, мы расстреляем.
Карл отодвинулся от Фридриха, убрав его руку со своей спины.
— Ты говоришь как имперец! — возмутился Авис, напряжённо смотря на приятеля.
— Ну, а ты прям вылитый Лейба, — махнул рукой Рубер, — мы все здесь разрушители, революционеры, а тебя волнует какая-то гуманность. Идёт война, друг! — он повысил голос, — и на войне все средства хороши.
— А тогда чем мы лучше охранителей?
— Тем, что на нашей стороне правда, — горячо сказал Фридрих, — их мысли и деяния полны лжи, а мы несём истину.
— Но если мы так поступим, то нашим идеям грош цена, — яро возразил Карл, — мы сами себя дискредитируем! Как Алмазов, как Империя!
Грюнвальд вздохнул и ответил:
— Ладно, Карл, ты меня убедил. Мы не будем никого расстреливать, мы мирные люди. Надо просто отправить всех недовольных в лагеря.
— Где они будут жить как в санатории, — съязвил Карл, ещё не отойдя от негодования.
— Где они будут жить, а это главное, — спокойно парировал Фридрих, — в тебя что, дух Лейбы окончательно переселился? Так мы сможем найти рабочих на стройку.
— Мне не нравится эта идея, — ответил Авис, — но это лучше, чем вернуться к расстрелам.
— Да и что нам мешает сделать более гуманные условия, чем у имперцев и Алмазова? — произнёс Грюнвальд, — прогресс не стоит на месте, а лишняя жестокость ни к чему.
Карл тяжело вздохнул.
— Думаю, недовольных лагерями будет много — не я один. А в тайне их держать невозможно — все рано или поздно заинтересуются, кто строит новые Дворцы.
— Да, ты прав, Карл. А если лагеря станут тайными, то заключённые будут заниматься бессмысленным трудом. Лишние траты. Так что придётся вернуться к расстрелам.
— Очень надеюсь, что нет, — мрачно ответил Авис.
— Да не переживай ты так — что-нибудь мы придумаем, — заверил его Рубер.
— Надеюсь.
Несмотря на некоторые сомнения, Карл всё же продолжал верить в идеалы проекта. Фридрих дал своему другу книгу Матвея Руденко. Там главный охранитель Великородины расписал природу «одержимости», которую нелестно назвал дегенерацией. Он считал, что это явление имело биологическую природу, и перечислил физические и психологические признаки людей, предрасположенных к ереси и отступничеству.
— Я удивлён, как в Империи меня никто не успел посадить в чёрный флаер, — сказал Карл, — все признаки налицо.
Друзья сидели на кровати — на этот раз в комнате Карла.
— Маловат ты ещё был, — махнул рукой Фридрих, — вот будь ты старше, они б за тобой следили, чтоб не бузил.
— И забрали бы, как Шери… — обречённо протянул Авис.
Он закрыл глаза и снова увидел её — ту самую, милую и жизнерадостную Шери. Вполне возможно, что она не сделала ничего противозаконного, а люди Иммолато схватили её просто так, руководствуясь какими-то критериями, изложенными в книге.
— Ах, ты про ту свою училку, — послышался голос Грюнвальда, — я почти уверен, что она была одержимой.
— Это для меня дикость, — сказал Карл, открыв глаза, — грести людей только потому, что они не соответствуют какой-то «норме».
— Не понимают они, что одержимые — двигатель прогресса и человеческой истории. Кстати… можно показать тебе кое-что на компе?
— Конечно.
Фридрих встал и подошёл к столу у окна, за которым горели звёзды. Он вытащил из кармана штанов цифровой накопитель и подсоединил его к компьютеру Карла. Тот подвинулся поближе на кровати и вскоре увидел на прозрачном экране новые схемы. Это были Дворцы Справедливости, но другого вида — в них сильнее чувствовалось готическое влияние.
— Что это? — Карла терзало любопытство, — какой-нибудь Архидворец?
— Мы будем строить особые Дворцы для одержимых, — заманчиво произнёс Грюнвальд, — так мы облегчим их одиночество. Да и каждый найдёт себе пару легче, чем в обычных условиях.
Авис представил, что на каждой планете будет свой Тёмный Замок, где одержимые поселятся отдельно от «нормальных людей». И тогда он и похожие на него люди больше не будут вынуждены страдать в обществе, живущем по другим законам и считающим их единственно верными.
— Это… это великолепно! — Карл не мог скрыть своего восторга, глядя на готические шпили Дворца для «одержимых».
— Я так и думал, что тебе понравится, — усмехнулся Фридрих, снова сев на кровать.
— Я всегда за ясность. И свободу от ненужного шлака, — сказал Авис.
— Значит, ты хорошо усвоил
