Я испугался будущей невыносимой боли, когда я буду гореть заживо. И ещё больше испугался своей слабости. Того, что я могу не выдержать, и отцепиться от обшивки. Тогда я отдал команду, которая отключает приоритет сохранения человеческой жизни. Скафандр больше не будет меня слушать. Иногда всё же полезно читать инструкции. Мне оставалось только висеть на корпусе распластанной каракатицей и ждать смерти. И так мне от этой мысли стало обидно.
Я не увижу больше Аню, её улыбку, её глаза. Не услышу, как она говорит по-русски со своим смешным африканерским акцентом, и как смеётся, когда я ей отвечаю на африкаанс, потому что у меня произношение ничуть не лучше. Я не увижу, как вырастет наш сын. И, когда я буду им нужен, меня не будет рядом. И всё это из-за двух подлых убийц, спокойно ждущих сейчас в креслах птички "Гроот Зимбабве", пока я сгорю заживо. Какого чёрта? Я расскажу всё, что тут происходило. Может быть кто-нибудь найдёт чешуйчатую шкварку, прилипшую к днищу ковчега и узнает правду. С чего бы начать?
Я тут собираюсь умереть… Не знаю, через сколько минут, но скоро… И мне немного страшно…"
День спасения
Члены городского совета один за другим выходили из здания хемейнстераада и поднимались на помост. Последним вышел бургомистр. Он встал за трибуну, постучал пальцем по микрофону.
— Сограждане! — Сказал он. — Пятнадцать лет назад Городской Совет, и я в том числе, принял ошибочное решение, осудив механика Давида Мкртчяна. Я исправляю допущенную несправедливость. Давид Мкртчян — герой, который принял мученическую смерть ради спасения нашей колонии. Каждого из вас. Мы узнали правду только сегодня, благодаря настойчивости покойной Адель Брауэр и мужеству ее учеников Петруса Грута и Петруса Винке. Я прошу Альбрехта Хольта транскрибировать запись самописца, найденного юным Грутом, и включить изложение этих событий в летопись нашей колонии.
Толпа заволновалась, бургомистр раскинул руки, погасил выкрики. Когда наступила тишина, он продолжил:
— Гендрик де Той под присягой признался, что по приказу капитана Ван Ситтарта убил Адель Брауэр, чтобы скрыть правду о том, что произошло на борту “Гроот Зимбабве” во время орбитальной миссии. Сам капитан отказался давать показания. Это первый случай предумышленного убийства в истории нашей колонии, поэтому я предложил виновным самим выбрать своё наказание. Петрус Ван Ситтарт и Гендрик де Той приняли решение покинуть город. Они отправятся на остров Крюгера. Город передает им в собственность рыбачью шхуну и поможет построить дом и хозяйственные постройки до наступления зимы. И пусть Господь решит, переживут они эту зиму или нет. Если кто-то из вас хочет отправиться с ними, город не будет препятствовать.
Площадь взорвалась, и что было в этом крике? Гнев, изумление, разочарование.
«Как так, капитан?» — Кричали в толпе. — «Мы вам верили, капитан!», «Ты — убийца, капитан!»
…
Ван Ситтарт стоял перед окном в главном зале хемейнстераада и угрюмо смотрел на беснующуюся толпу за спинами членов Городского Совета.
— Все, что я делал в своей жизни, я делал ради них. — Сказал он с досадой.
— Пусть эта мысль утешит вас на острове Крюгера, Ван Ситтарт. — Отозвался Дидерик устало.
Гендрик сидел за столом. Он молча смотрел на свои ладони, на грубую кожу, покрытую мозолями и шрамами, и о чем он тогда думал не узнает никто. Молчун де Той превратился в Немого де Тоя.
…
— Тихо! — Гаркнул бургомистр. — Тишина! Это ещё не всё! При обыске в доме капитана командир Грут обнаружил контейнер с “Морестера” со станцией дальней космической связи, и она работает! Мы больше не одни, у нас есть связь с другими человеческими колониями!
Площадь накрыла тишина. Понадобилось несколько секунд, чтобы люди осознали значение только что услышанных слов. Потом…
…
— Всё зря… — прошептал Ван Ситтарт, глядя сквозь мутное стекло на ликующих людей. — Всё зря…
— Идите за мной, капитан. — Сказал Дидерик. — Выведу вас через заднюю дверь, чтобы осчастливленный вами народ не разорвал вас на клочки.
…
Тяжёлая дверь приоткрылась, в проёме двери появилась белобрысая голова Винка:
— Псст! Грут! Ты там ещё занят?
Грут-младший обвёл взглядом опустевший зал, ответил:
— Да вроде нет.
— Ну так пошли, всё веселье пропустишь.
Они выскользнули из высоких дверей хемейнстераада. Праздник начался, День Спасения никто не отменял. Праздник с особым привкусом. Кто-то обнимался, кто-то прыгал в такт музыке, кто-то спорил, размашисто жестикулируя. Кто-то шептался, озираясь и чуть не сталкиваясь лбами.
Широкоплечий Винк, как ледокол сквозь торосы продирался сквозь толпу, Грут в фарватере. Оба ловко, по-кошачьи, уходили от дружеских объятий и одобрительных хлопков по спине. Они выбрались с площади, обогнули тёмный дом Ван Ситтарта. Через невысокую сопку перебрались к крайней улице, тянущейся вдоль береговой горной гряды. В доме Мкртчянов слабо светился одинокий фонарь в гостиной. Грут тихо постучал в дверь.
Чан выглянул, кивнул друзьям. Через минуту выскользнул, натягивая на ходу куртку. Бесшумно прикрыл дверь.
— Мама только уснула, — извиняющимся тоном сказал он, — первый раз без стакана своей настойки.
Они перевалили через вершину, сели на мягкий мох в небольшом гроте. Откуда-то сзади доносились слабые отголоски праздника: играли музыканты, что-то кричали возбуждённые люди, а у них под ногами чёрное море шлифовало скалы. Далеко, над горизонтом висела Луна.
Сейчас там, вдали, где она висит, безжизненное море. Косяки рыб, тюлени и морские угри держатся подальше от того места, где луна в зените. Медленно, с полным оборотом в пять родезийских лет она ползёт по небосклону, и всё живое уходит в стороны, подальше от её света. Когда ковчег с колонистами опустился на поверхность, Луна-хищница стояла в зените. Кто же знал?
Чан нащупал камушек, бросил в море.
— Достали, — сказал он угрюмо, — ходят один за другим, в дверь тарабанят. Всем надо что-то матушке сказать. Пятнадцать лет молчали, а тут невмоготу. Никого не пустил.
— Ну и правильно сделал, — отозвался Грут. — Прости, Чан, жили спокойно, а теперь такое.
Чан помолчал немного, потом обнял друзей за плечи:
— Я не знаю, что сказать, я потом скажу, хорошо? Начну говорить и расплачусь, как девчонка. Я… сегодня услышал голос отца. Мой отец — герой. Не преступник, а герой. Это… Спасибо тебе, Грут, спасибо вам обоим. Я не забуду.
Грут не нашёлся что ответить, а Винк просто обнял их, и так они и сидели, глядя на море.
— Что теперь? — Спросил Чан.
— Теперь? — Грут мечтательно улыбнулся. — Завтра сборы, послезавтра к Собачьей Луже отправят экспедицию. Нас тоже могут взять… Если захотим.
— Слышишь, "захотим", шутишь, что ли? — Возмутился Чан.
— Пойдём, даже не сомневайся. — Подал голос Винк. — Отец Грута пообещал.
— Да, — подтвердил Грут, — дал слово. Сначала к водопаду. Фадер Корнелис хочет устроить панихиду по мефру Брауэр, а бургомистр сказал, что город поставит ей памятник. Потом к ковчегу. В подвале дома Ван Ситтарта отец нашёл передатчик. Оказывается, остальные колонии на других планетах всё это время были на связи, потеряли только нас. И они шестнадцать лет без перерыва передавали инструкцию, как с ними связаться. Для этого и собирается экспедиция: корпус ковчега — это внешняя передающая антенна. Хорошо, что "Гроот Зимбабве" не разобрали полностью, как "Морестер".
— Как думаешь, они к нам прилетят? — Спросил Чан.
— Не знаю, — пожал плечами Грут, — хочется верить в чудо. Хольт сказал, что теперь они смогут обмениваться научной информацией и мы сможем восстановить какие-нибудь утерянные технологии, и это уже немало.
— О, смотри, шхуна! — завопил Винк.
Все посмотрели, куда указывал его палец. По волнам, в сторону острова Крюгера, медленно удалялся маленький кораблик.
— Ван Ситтарта повезли. — Пояснил Чану Грут. — Поверить не могу, что он столько лет прятал от всех передатчик.
