– Это ты помогал на отливе дяде Серпу набирать неизвестное вещество?
– Ну да! – произнес Никисор с гордостью.
– И где вы столько набрали?
– Да там же. На отливе. Меня и эти просили, – кивнул он в сторону темного барака. – Если говорят, увидишь странное, сразу говори. Даже премию обещали. Я согласился. Я на премию куплю новые штаны. Они же копролитчики, – сослался Никисор на мою информацию. – Хотят все знать. Может, мы с дядей Серпом…
– Даже не думай!
Никисор выдохнул с отчаянием:
– Ну, ладно. Только там еще один прибежит…
– Прибежит? – не поверил я.
– Ну да. Я его от радикулита лечу. Он, наверное, тоже копролитчик. Только больной. Все время охал и держался за спину. На судне его продуло. Ну, я сделал мазь, как дядя Серп рассказывал. Скипидар, мятая ипритка, немного бензина, жгучий перец, капля серной кислота. Человек аж из штанов выпрыгивает. – Он густо покраснел. – Ну, я еще капнул этого…
– Чего этого?
– Ну, вещества…
– С отлива?
– Ага.
– Да зачем?
– А для запаха…
– Да зачем для запаха-то?
– Чтобы его эта тварь с отлива не съела. Она же, наверное, своих не ест. Каждая тварь метит свою собственную территорию, даже Потап. А вот Кармазьяна неизвестный зверь точно съест. И того, который приехал с вами, съест. А вот дядю Серпа никогда не съест и вашего дружка, – вспомнил он Юлика Тасеева, – тоже. И девушек не съест, – густо покраснел Никисор, – потому что они теперь пахнут как звери. И этого, который бегает по берегу, неизвестный зверь не съест. Я же специально капнул в лекарство, чтобы зверь знал: это свой! Если честно, у нас на островах все так немного пахнут.
– Рыбий жир, – застонал я, – рыбий жир тебя спасет, Никисор!
– Ну и что? Пусть спасет. Мне всех жалко, – опустил голову племянник Сказкина. – Мне дядю Серпа жалко. Он крепкий, он по морям плавал. Он на войне чуть под танк не попал. Как-то так запутался перед танками, его чуть не задавили.
– Да в кого ты такой уродился, Никисор?
– В дядю Серпа! Как это в кого?
– Ты в каком сейчас классе?
– Уже в седьмом.
Он посмотрел на звезды в небе:
– А много в мире зверей, которых уже нет?
Вопрос мне понравился. «Рыбий жир, рыбий жир тебя спасет!»
Утешая Никисора, я рассказал, как дико и томительно вскрикивает тифон в Корсаковской бухте, какое здоровенное орудие, вывезенное из Порт-Артура, стоит у входа в Южно-Сахалинский краеведческий музей, как хорошо бывает на горбатых веселых улочках Хабаровска, насквозь продутых ветром с Амура, как не похожи на вулкан Менделеева с его желтыми сольфатарными полями страшные ледяные гольцы Якутии и как приятно будет поговорить с лаборантками, когда они наконец смоют с себя этот звериный запах…
Нет, про лаборанток я не стал говорить.
И ничего не сказал про Каждую. И Улю Серебряную оставил в секрете.
Но такое нежное ночное небо висело над океаном, так горбато и чудесно светился в лунном сиянии вулкан, что даже пес Потап медлительно приоткрыл лохматые веки и загадочно поглядел на меня. В доисторических зрачках Потапа плавали туманные искры. Боясь их растерять, Потап медленно улыбнулся и положил голову на вытянутые передние лапы.
4Тихий океан.
Низкие звезды.
Страстно и торжественно орали в ночи жабы.
Так страстно, так торжественно они орали, что сердце мое больно сжималось от великой любви ко всему глупому и смешному. Любовь это любовь это любовь это любовь. Смутные огоньки перебегали с головешки на головешку, трепетал на углях нежный сизый налет. Из барака несло сладкой гнилью. Я уже знал, как назову будущий остерн, который напишу. Конечно, «Великий Краббен». Он выйдет в свет и принесет мне славу. Я буду подписывать книгу веселым девушкам, непременно пошлю экземпляр Уле Серебряной и вручу лаборанткам Кармазьяна. Ни одна не уйдет без книги.
«Великий Краббен». Никакие неприятности не коснутся такой книги.
Разметавшись на спальном мешке, спал Сказкин-младший, свернувшись калачиком, посапывал пес Потап. Спали усталые копролитчики. Спал в поселке Серп Иванович Сказкин, богодул с техническим именем. Спал Колюня, спали сезонницы. Только я не спал, ожидая появления припозднившихся в бане лаборанток. Я посажу их у костра, думал я, и налью им по кружке местного кваса.
Когда умолкал торжественный хор жаб, медлительно вступал океан.
Я смотрел на низкие звезды, вслушивался в сонное дыхание Никисора и Потапа, в слабые ночные шорохи и опять и опять – в страстный хор жаб, в таинственные вздохи океана, закрывшего ночной горизонт, и жгучие слезы любви ко всему этому, горькие, сладкие слезы закипали в груди, жгли глаза, горло.
Но, верный себе, я не дал им сорваться.
На вопросы нашего специального корреспондента ответил Серп Иванович Сказкин – опытный плотник, работавший (уволен) по договору в НИИПВ (Научно-исследовательском институте Проблем Времени).
Наш корреспондент: Серп Иванович, вас все еще преследуют по официальной линии?
Сказкин: Зачем? Отсидел – вышел честный.
НК: Работая в Институте, Вы могли пользоваться новейшей аппаратурой, разрабатываемой в НИИПВ?
Сказкин: Зачем? Чтобы потом не разговаривать с женой? Там же все секретное. Меня привели в зал и сказали срубить деревянную клеть в углу. Там зал огромный, как ангар. Я сразу решил, что в той клети будут держать животное, потому что дверь снаружи была на крепкой щеколде, а внутри кормушка. А из аппаратуры в зале была только тележка. На трех колесах и с маленьким кузовом. Почему-то овальным, как под крупное яйцо. Таких крупных яиц не бывает, это понятно, но у наших ученых всякие заскоки. Провели меня в зал, на рентгене проверили. Практически здоров. Материал и инструмент свалены в углу, там я и работал. Иногда покурю, тележка мне до фонаря, разве что стряхивал пепел в кузов, больше некуда. Ну, там еще счетчики всякие на этой тележке, руль, как у мопеда. У меня племянник есть в деревне Бубенчиково. Он так гоняет на мопеде, что конная полиция не может за ним угнаться. Я говорю: «Залетишь, Никисор!» – А он: «Я баба, что ли?» Ему бы покрышки, как у той тележки. Такие широкие покрышки у той тележки, что можно по болоту шлепать, не то что по асфальту. Рублю деревянную клеть, а сам думаю: ну зачем такие покрышки, зачем овальный кузов? Кабачки, тыквы возить? У меня в Бубенчикове прошлой осенью созрела тыква на тридцать семь килограммов и сто тридцать пять граммов. Запросто вошла бы в такой кузов. Вообще на садовом участке…
