НК: А переплыть реку?
Сказкин (крестится): Да ну, вы скажете… Войти в реку, конечно, можно, но только один раз. Больше не получится. У самого берега икра бултыхалась – мутная, грязная, будто нарыв выдавили. И тянулись зеленые бороды, как кисель. По течению. А в просвете – глаз. Смутный, огромный. Смотрит сквозь муть кто-то. Играть я с ним в гляделки не стал. Обежал по периметру пляж и понял, что попал в ловушку. Если трехпалый поймет, где я, то запросто продавит рыхлую каменную стену. Или вброд обойдет мыс…
НК: При вас было оружие?
Сказкин (сморкается): Вы чё! Какое оружие? Инструмент в ящике остался, я ведь в уборную поехал. Думал, там за бочками. В карманах зажигалка бензиновая, платок да тюбик крапп-лака. Если написать слово на заборе – светится, издалека видно.
Ладно. Залез на уступ. Камень крошится, но держит.
А трехпалый так и бродит снаружи за каменной стеной. Как взбесившийся подъемный кран. Припрыгивает, волочит левую лапу. Ну, слоны, понимаю, могут бревном отдавить себе ногу, а этот-то как стал хромым? Неужели, думаю, есть в этом лесу и такие звери, что этому поддадут? Прикидываю: как только успокоится, шмыгну вверх по осыпи, а то академик Угланов у нас строгий, хотя, конечно, лучше попасть под его разнос, чем в пасть трехпалого. Озираюсь. Убежище мое размером с пару футбольных полей, низкий берег занесло гнилой икрой, обломками мохнатых веток, зеленой слизью. И вьются по течению такие же зеленые кисельные бороды. А из-под них – опять глаз. Неотступный. И на уступах скалы – грибы. Плотные, пластинчатые, розовые, иные в мой рост, а я ведь все метр семьдесят! И шляпки у грибов как шляпы. В Диксоне малайки в таких нагишом ходят по берегу.
Только успокоился, с шипением, с хихиканьем, с клекотом орлиным высыпали сквозь щель на песок двуногие уродцы. Как крупные куры. Клювами долбят, шипят. Десятка два. Пронеслись, как порыв метели, закрутили пыль столбом, где валялся какой гриб – унесли. Головки крошечные, плечики узкие, на острой груди по две лапки. Каждая тварь – мне по пояс, ни секунды без движения. Мне в камере предварительного заключения один кореш рассказывал, что видел что-то такое в Институте генетики. Он до посадки работал подсобником лаборанта. Ну, потихоньку от начальства сбывал на рынке лабораторных зверей. Чумных не трогал, конечно, а если там с пятью лапами или с двумя головами – такие шли за милую душу. Особенно ценились двуглавые орлы. Их скопом закупала местная администрация. А вот красного червяка величиной с кошку кореш сбыть не успел, словили. Так эти тоже, наверное, вырвались из Института генетики. Или кореш сбыл их оптом в Сухуми. Пылят по песку, трясут голыми задами, как ощипанные куры. Пронеслись и снова ввинтились в щель. Все два десятка. Сразу – тишина. И в этой тишине остался только один, зато самый хитрый. Шкура в выпуклых узорах, будто в тесненных обоях, косит то одним, то другим глазом, как курица, шарит задней ногой в песке. Шарил, шарил и выволок яйцо.
По глазам видно, что не его яйцо.
Не может быть у такого мелкого ублюдка таких крупных яиц.
«Брось!» – кричу. Он и заметался. Сперва к реке, потом к той щели.
А я спустился с уступа на песок. Ну, прямо не яйцо, а огромный кожаный бурдюк в роговых нашлепках там лежал. Как этот с клювом собирался его тащить, я не понял. Пуда три, хватит не на одну яичницу. Я руку положил на него, прикинул: как раз по моей тележке. Вот, думаю, привезу Угланову.
И отдернул руку.
Тук-тук… Тук-тук…
Мощно. Без единого перебоя.
Колотится неизвестное сердечко, не хочет на сковороду.
И у меня сердечко заколотилось. Только у меня – с перебоями. Черт знает, кто вылупится из такого яйца? Не дай Бог, племяш трехпалого, а то сынок родной. Я даже взобрался обратно на уступ и внимательно оглядел издали хромого. Не уходит. Тоже голову наклоняет, как курица. Недовольный. Костяные пластинки на животе и на плечах поблескивают – весь в броне. И клыки… Нет, лучше на разнос к Угланову…
НК: Вы там провели всю ночь?
Сказкин: Ну а как уйти? Знал я, конечно, что в Институте на ушах стоит весь Первый отдел. В упор, наверное, спрашивают академика Угланова, почему он нанял плотника из Бубенчиково? Академик отбивается, выгораживает меня – дескать, у нас садовые участки рядом и он меня хорошо знает. Дескать, Сказкин – бывший боцман, патриот, плавал на балкере «Азов». И от алкоголизма излечился, значит, Родину не предаст.
До полуночи я просидел на уступе.
Ни Луны, ни звезд, темным угаром несет.
А в первом часу, когда я совсем было решился выбраться сквозь щель и подняться к своей тележке, завопил кто-то в лесу не по-человечески. Я сразу вспомнил коммуналку, в которой провел детство. Пять семей обитало в пяти комнатах, как пять допотопных племен в пещерах. День получки у всех почему-то совпадал. И всю ночь в трех комнатах дерутся, а в двух приятно поют. Вдруг, думаю, и здесь, в Сухуми, так? Вдруг нашелся такой зверь, что надерет зад трехпалому? Вой, хрип, удары. Думал, они весь лес переломают. От нервов начал жевать пластину стоявшего передо мной гриба. И уснул… То ли гриб так подействовал, то ли просто устал.
Проснулся в тишине. В дымной, прогорклой.
Глянул со стены вниз, а трехпалому точно зад надрали.
Он зарылся плоской мордой в поломанные сучья, как в волосатую гигантскую гусеницу, ручонки подломил, чугунные ноги раскинуты в стороны. Следов крови нигде не видно и песок не истоптан, а валяется, будто сдох. Нисколько я трехпалого не жалел, но Солнце уже поднималось, так что оставаться мне тут было больше не с руки. Да и глаз в воде нервировал. Пора, пора. В Институте Первый отдел давно стоит на ушах, академика Угланова пытают. Решил, гляну на хромого дохляка и сразу в ущелье! Там пару волосатых веточек прихвачу для своих девчонок – для Надьки и Таньки. Они природу любят.
Пролез в щель. Осторожно пробежался по поляне. И обмер.
Будто бронированную баржу впихнули в поломанный лесок. Обшивка темная, роговая, такого зверя ни один древоточец не проймет. Кожа складками, шипы вдоль спины – соединены перепонкой, как у ерша. Я сам себе не поверил. Пузатая дохлая бочка с уродливым хвостом и с парусом на спине. Такой парус поднять – плыви хоть против течения. Мне потом в камере сказали, что такое, конечно, можно увидеть, но только по большой пьяни. Правда, был в камере один умный, он сказал, что такие звери существовали до потопа. У него сестра – массажистка в больнице. Ей один больной говорил. Ну, не знаю… Я только головой качал… У меня пока ничего не болит, а эти уже отстегнули ласты.
