− А теперь можешь дать приказ на ликвидацию! – выпалила я.
Как мне нелегко было решиться на такую жертву. Кто бы только знал…
− Я так и сделаю, но неужели ты думаешь, что после этого ты обретёшь свободу действий?
Татхенган вынул карманный деофон и, не упуская меня из вида, стал набирать код связи. Пока устанавливалась связь, он обратился ко мне:
− Ты ещё можешь передумать. Я даю тебе шанс.
− Да, пошёл ты! – я с силой оттолкнула его, и, не дожидаясь, когда он упадёт, поспешила скрыться в толпе
Я бежала, не разбирая дороги. Меня душили гнев и слезы. Я знала, что Татхенган слов на ветер не бросает. Значит, жизнь бедного мальчика вряд ли уже висит даже на волоске.
Мимо, образуя бесконечный, пёстрый поток, шли люди. И шли всё в одном направлении. Поневоле этот поток подхватил меня и увлёк за собой.
Опомнилась я, когда оказалась в огромном зале. Сотни и сотни людей, наконец, достигнув цели своего пути, остановились. Было тесно и шумно. Я принялась оглядываться и протискиваться назад, сообразив, что это не то место где мне следует быть. Невольно взгляд задержался на огромнейшей многотонной хрустально–золотой люстре, освещавшей зал, и я успела подумать и даже представить, что произойдёт, если она вдруг упадет. Катастрофа будет сравнима разве что с падением космолейнера на спальные районы какой−нибудь из планетарных столиц.
Я ближе подходила к выходу, и всё больше меня охватывало невыносимое предчувствие, что я в ловушке. Татхенган не мог не знать, что я постараюсь сбежать. Он что−то задумал! Иначе, как объяснить то, что я так легко от него отделалась, и его пока нигде не видно? От сознания, что над головой моей собираются тучи, мне становилось жутко.
Ближе к выходу толпа редела. Кое−где раздавалось истеричное визжание дам, причину которых установить было нетрудно: я даже сама успела заметить, как внезапно открылся глаз лисьей головы, шкура которой прикрывала обнажённые плечи пожилой женщины, и как с декольте прекрасного платья в воздух взлетела перепуганная птица. Всего этого ещё некоторое время назад я не замечала, из−за того, что была погружена в свои эмоции.
Да, наделала я дел… И бежать некуда. А Татхенган, как я по опыту знала, всегда появляется внезапно.
Голова моя совсем перестала соображать. Поддавшись панике, я принялась усиленно работать локтями, освобождая себе дорогу. Вслед неслись возмущенные восклицания. Только я их почти не слышала. Да и люди стали казаться мне окруженными белым туманом.
Мне бы остановиться, взять себя в руки, закрыть глаза, но я боялась: мне чудилось, сделай я это и «паучий сын» непременно возникнет за спиной. Странно, обычно я бываю очень даже рассудительной, но в тот момент разум мой совсем помутился, и мысль об обращении за помощью к блюстителям порядка, ни разу не мелькнула в голове.
Я выскочила прямо к нему…
Татхенган так и стоял на том месте, где я его оставила
− Ну, что, набегалась? – холодно поинтересовался он
Я не могла ответить. Мою душу сковывал ужас. Я стояла, боясь пошевелиться, и не спускала с него глаз, словно загнанный в клетку зверь. Казалось ещё немного, и я потеряю сознание.
И словно, этого мало, Татхенган «запел» странную песню…
− Удивлена? Нет… Ты боишься, не так ли? – он стал приближаться, чем медленнее он приближался, тем быстрее стучало моё измученное сердце. Я же словно окаменела. – Ты не понимаешь, куда делась твоя рассудительность, смелость, хитрость, наконец. Страх – вот, что тобой управляет. Это он заставляет тебя совершать глупые поступки, он парализовал тебя. Ты не можешь даже говорить… А теперь ты сможешь кричать от ужаса и боли, но пойми, никто тебя не услышит. Эти люди не обращают на нас никакого внимание. Для них мы просто собеседники…
Он коснулся моего левого плеча, провёл рукой до локтя. Прикосновение его пальцев по обнажённой коже, казалось нестерпимо обжигающим.
Потом он согнул мою руку, так что я увидела перед собой собственные пальцы.
− Смотри, какая маленькая рука и длинные музыкальные пальцы. Чувствуешь, как в кончиках зарождается ноющая боль, словно из них медленно вытягивают нервы?
Я чувствовала эту боль, и с каждой секундой она становилась сильнее.
− А теперь, смотри… что с твоими ногтями?!! – голос Татхенгана прозвучал пугающе громко.
Он резко повернул руку. Ногти начали чернеть, трескаться и отваливаться прямо на глазах.
− Твоя нежная кожа лопается…− он опять стал говорить спокойно, медленно, словно смакуя каждое слово, а я всё это видела и не передать на словах, то чувство, которое переполняло меня. Это было больше, чем ужас.
Пальцы мои покраснели, покрылись волдырями, которые лопались, обнажая кости. И вдруг они вспыхнули, а я закричала так, как никогда прежде.
Я хотела замахать рукой, чтобы погасить пламя, но не могла. Лишь беспомощно смотрела на горящую руку и кричала. Боль была невыносимая…
Сквозь собственный безумный крик, я продолжала отчётливо слышать ненавистный голос.
− Твои пальцы уже догорают, стоит мне подуть на обугленные кости и пепел развеется по ветру.
И он дунул на скрюченные чёрные остатки пальцев, и они рассыпались. Огонь же уже поедал тыльную сторону моей ладони…
Я кричала, кричала, задыхаясь, от недостатка воздуха и не могла остановиться.
− Ты кричишь…Что может быть страшнее, когда никто тебя не слышит, а ведь люди рядом. Этот огонь может тебя уничтожить полностью. И только в моей власти прекратить твои мучения. Ты ведь хочешь, чтобы они прекратились? Конечно, хочешь. Теперь огонь возвращается назад, а прах твоих пальцев опять превращается в кости. Кости обрастают плотью. Боль утихает…
Рука опять была цела и невредима. Боль прошла, и я перестала исходиться криком.
− Но это не всё… Ты должна понять, что для тебя будет лучше не перечить мне. Запомни, этот урок.
Тут он потянулся правой рукой к своему лбу и снял с него паука. Паук ожил, несколько раз взмахнул крыльями, его ноги потеряв опору, замелькали в воздухе.
Я бесстрастно следила за его рукой, отметив про себя, что паук на лбу как был, так и продолжал оставаться татуировкой. Живого паука он посадил на мой средний палец. Насекомое доползло до третьей фаланги, прижалось к пальцу волосатым чёрным брюшком, накрепко обхватив лапами, и замерло, сложив крылья.
− Он слишком большой даже для перстня, − проговорил Татхенган и принялся сдавливать паука пальцами со всех сторон, словно кусочек пластилина. Паук становился меньше и меньше до тех пор, пока не стал похож на странное, можно даже сказать, уродливое кольцо.
− Теперь всё. Как только ты станешь делать что−то, что мне не понравится, паук будет колоть тебя жалом. Яд будет жечь огнем, напоминая о сегодняшнем уроке.
Неожиданно он толкнул меня в плечо. Я вздрогнула, словно проснувшись, и заморгала глазами.
− Держи платок, вытри слезы.
Татхенган сунул мне его в руку. Я поняла, что силы вновь вернулись, и я могу двигаться.
«Это гипноз!», − вдруг осенило меня, и я стала вытирать глаза. Я их вытирала, а слёзы текли и текли, не переставая.
На душе было мерзко, словно что−то важное у меня отняли. С лишением неволи можно было смириться, привыкнуть – это внешние обстоятельства, но, когда бесцеремонно влезают в душу и копаются в чувствах, в поисках ниточек, за которые можно потянуть, превращая тем самым человека в безвольную куклу – это чудовищное преступление против личности! И не о каком смирении в отношении меня даже не могло быть и речи!
− Чтоб ты сдох, урод! Гнилостный червь! Садист! Чёртов гипнотизер! Накачал меня какой−то дрянью и думаешь, что всё – сделал из меня овцу безмозглую? − на едином дыхании выпалила я гневную тираду. – Я устрою тебе праздник! Ты надолго запомнишь этот день! И даже твой паук мне не помешает. Будь ты проклят, неудачник!
− Ты весьма не блещешь красноречием, − грубо прервал меня Татхенган. – Ни единого нецензурного слова…
Из уважения к положению, которое я занимала, будучи свободной, я всегда воздерживалась от нецензурных, пошлых слов. Это, честно говоря, не украшает и «крутизны» не придает. Мне больше нравятся слова с прямым значением. Меткие, точные они могут ранить сильнее, чем заштампованные с извращенным смыслом наборы букв.
