Вероятно, успел прикинуть по времени мое путешествие туда и обратно. Но как он сделал это без способности к счету, было непонятно.
— Точно другого нашла! — заключил он и впал в философию. Интересно было наблюдать за ним. Ливень и впрямь пошел теплый. Сита сидел, как ни в чем не бывало, и не замечал, что под его задом скопилась приличная лужица. — Интересна жизнь. Живешь и знаешь и не знаешь, что будет. Ждешь и покинешь родных, землю. О! Только внутри что-то сжимается и глаза… Не хочешь, а… Потом опять, О-о! А? Со мной в детстве так было и еще потом — люди умирали. И почему они после этого гниют, как плоды и тухнут, как животные? Может, уже не думают и тело не нужно? А как не думать? Я не представляю. Ну, умру. И что? Изменюсь? Не бывает, что б я не думал. А?
Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами. У Ниминоки тоже не нашлось слов, он молчал.
— И я не знаю. Знаю мысль моя не умрет. Она будет даже без тела. Так-то! Ни боли, ни голода.
«Ни телесных радостей, ни секса» — произнес я про себя. Счастливый он, этот Сита. Ни одного слова о страхе перед смертью. Такое ощущение, что он святой юродивый. То у него приступ смеха с издевательствами, то в размышления впадает, да еще излагает как мысли-то. Верно, Ниминоки опять чудит? — думал я.
Все-таки жаль, что у меня не было возможности выучить язык тигичан, а то бы многое смог прояснить для себя. Приходилось довольствоваться зрительными образами и тому, что приподносил Ниминоки и Пазикуу. правду ли, нет — об этом мне никогда не узнать. Поэтому в дальнейшем я полностью положился на их знания и принимал все за чистую монету, хотя многое, очень многое не могло сложиться в сознании, когда смотрел на одно, а видел совсем другое. Будто в голове перепутались два фильма, только у одного отсутствовал звук, а у другого изображение. Необычное объяснялось обычным, а обычное необычным.
По моим подсчетам прошло не меньше двух часов, когда, наконец, Ниминоки «дал команду» отправляться. Сита, к тому времени, перешел на тему строения земли и неба, говорил сам с собой и меня уже почти не трогал. Хоть я и промок весь, но к большому удивлению не замерз. Костюм оставался сухим, тогда как тело успевало принимать на себя капельки дождя, которые каким-то образом беспрепятственно проникали сквозь его паутинчатую материю. Я потрогал одежду Ситы, она тоже оставалась сухой.
Путь от острова до материка я почти не помню. Когда мы взобрались на его плот, оттолкнулись о берега, я прислонился к клетке с Мавром и полностью отдался воле Ситы. Перед этим, правда, дал ему некоторые указания: куда править и дать знать, если что-нибудь произойдет непредвиденное. Другой на моем месте, конечно, действовал бы по-другому, но я так устал и меня охватила такая апатия, что хоть бери и делай со мной что хочешь. Сита, по-видимому, хорошо меня понял и не разу не беспокоил, за исключением случаев, когда нужно было поесть. Я рассчитывал, что Ниминоки «включит» мне музыку, если уж все равно нечего делать, но он и не думал. Однажды мне удалось переговорить с ним, когда Сита вздумал как-то искупаться.
— Нет, Стасик, никакой музыки, ничего. Я понимаю, вам трудно, но вы должны привыкнуть, — говорил он тихо, будто опасался, что его могут услышать. — Потерпите.
— А сколько нам еще? — спросил я так же шепотом.
— Около двух дней.
— И все это время будет лить дождь?
— Да, когда слабее, когда сильнее. Но вы не переживайте, у вас «костюм» особенный и мы видим все, что у вас твориться внутри.
Позже я был даже благодарен ему за это. те три дня, что мы провели в море, я провел словно в небытие. Однообразие горизонта, не останавливающийся ливень наравне с бубнящим Ситой основательно пошатнули мою психику. Стало все равно. Мысли о тонущем плоте или смерти от протухшей пищи отошли на второй план, а то и вообще не заботили. Волны несли туда, где нет многого из того, с чем я привык жить на Земле. И, кажется, сам Тигич влиял на меня, пусть на нем та же вода, тот же воздух, та же земля и люди такие же, только сложены все эти вещи по другому. От того может структура и функция другие, совсем как у атомов — переставил местами и получил нечто иное!
Еще много о чем пришлось передумать тогда. Сейчас не упомнишь. Помню только, что иногда мнил, что мысли мои достойны Нобелевской премии — настолько они казались гениальными и неоспоримыми. Если б мне хотя бы намекнули, что Сита регулярно давал мне тот плод, от которого Ниминоки как-то раз чуть не отравился, я бы не стал так себя переоценивать. А с другой стороны, как бы еще перенес все тяготы — не попробуй его? Порой страшно становится, когда представляю себе, чтобы я делал без Ситы. В одиночку вряд ли справился бы. Например, когда налетел шторм, он привязал меня, клетки к бревнам, чтобы нас не смыло за борт. Он каким-то чудом оставался у руля и правил согласно моим немым указаниям. Голос Ниминоки оставался по-прежнему спокойным, будто это было рядовое событие, а не случай, способный перевернуть наш плот. Можно было только удивляться их выдержке, чего нельзя сказать обо мне.
Я представлял собой жалкое зрелище.
Избранный, спаситель рода человечества лежал беспомощным перед стихией! Как он мог достичь Сомы, если даже не способен удержаться на ногах?! Но Ситу это, видимо, не беспокоило. Если верить в наивность и доверчивость этого народа, то для него подобное обстоятельство не имело никакого значения. Тем более он понимал, что я измотан путешествием и сильно ослаб.
К концу нашего плавания, в принципе, так и вышло. Я лишь приподнял голову, когда Сита, увидев берег, начал орать, как сумасшедший. И хотя я и так считал его ненормальным, скорее я больше походил на него. Ни радоваться, ни кричать сил не осталось. Их только хватило перевести дух и изобразить улыбку перед тем, как потерять сознание.
Двадцать шестая запись землянина
Когда моя миссия закончилась и меня забрали с Тигича, я спросил у Пазикуу о часах, что провел в каматозе. Он признался, что тогда они уже хотели прервать операцию и вызволить меня оттуда, но в самый последний момент я пришел в
