— Это особый урок для тебя, Монео.
— Господин, я понимаю, что должен был заподозрить Танцу…
— Танцующие Лицом здесь ни при чем. Это урок для твоей дочери.
— Сионы? Какое отношение она могла…
— Скажи ей следующее: очень уязвимо, подобно мне, она подчиняется непроизвольной силе, которая живет в ней. Именно благодаря Сионе и этой силе я помню, что значит быть человеком и… любить.
Монео, ничего не понимая, воззрился на Лето.
— Просто передай ей эти слова, — сказал Император. — Не пытайся понять их. Просто передай ей мои слова.
Лето закрыл колпак и приготовил балдахин к смене. К тележке уже приближались мастера, вышедшие из орнитоптера.
Монео оглянулся на людей, ожидающих сигнала на площадке. Он заметил, что многие еще не ликвидировали следы схватки, одежда и внешность многих были в некотором беспорядке. Несколько придворных вставили в уши усилители. Они явно подслушали его разговор с Лето. Такие приспособления делали только на Иксе.
Надо предупредить об этом Айдахо и гвардию, подумал Монео.
Это открытие дало ему знать, что в государстве накапливается какая-то гниль. Как можно запрещать такие вещи, если все придворные и Говорящие Рыбы знают, что сам Император покупает на Иксе запрещенные машины?
Я начинаю ненавидеть воду. Песчаные форели, которые осуществили мой метаморфоз, сформировали органы чувств Червя. Монео и моя охрана знают об этом отвращении, но только Монео догадывается о ее истинной причине, о том, что я достиг поворотного пункта в своем развитии. Я уже предчувствую конец, правда, он наступит не так скоро, как кажется Монео, — у нас разные шкалы времени. Песчаные форели стаями стремятся к воде — это было большой проблемой на ранних стадиях нашего симбиоза. Силой своей воли я удерживал их до тех пор, пока не наступило некоторое равновесие. Теперь я должен совершенно избегать воды, поскольку на планете не существует других песчаных форелей, кроме тех, которые дремлют в моей коже. Без песчаных форелей, которые превратят Дюну в пустыню, не явится Шаи-Хулуд, не возродятся песчаные черви. Я — их последняя надежда.
(Похищенные записки)
Была уже вторая половина дня, когда императорская свита достигла последнего спуска в предместьях Города Празднеств. Огромные толпы теснились на улицах, ограничиваемые дюжими Говорящими Рыбами в зеленой форме Атрейдесов со скрещенными дубинками.
Как только приблизилась императорская процессия, над толпой взорвался неистовый крик. В этот момент Говорящие Рыбы принялись напевать речитатив: — Сиайнок! Сиайнок! Сиайнок!
Шум и крики отдавались оглушительным эхом от стен высоких домов, пение Говорящих Рыб оказывало странное воздействие на толпу, которая не понимала его смысла. Над скоплением людей волной пронеслась тишина, нарушаемая лишь скандированием гвардейцев. Люди в благоговейном трепете смотрели на женщин, вооруженных дубинами и охраняющих прохождение императорского кортежа. Эти женщины пели что-то непонятное, пока они во все глаза смотрели на проплывающее мимо них живое Божество.
Айдахо, шедший со своими Говорящими Рыбами позади тележки, впервые слышал пение, от которого у него волосы становились дыбом.
Монео шел рядом с тележкой, не. глядя по сторонам. Однажды он спросил Лето о значении загадочного слова.
— Я дал Говорящим Рыбам только один ритуал, — сказал тогда Лето. Разговор происходил в Зале Аудиенций на центральной площади Онна, когда Монео был весьма утомлен распоряжениями, касавшимися поздравителей, собравшихся со всех концов Империи на Праздник Десятилетия.
— Какое отношение к ритуалу имеет это слово — слово, которое они поют, мой господин?
Так называется ритуал — Сиайнок — Праздник в Честь Лето. Это обожание, которое высказывается по отношению ко мне в моем присутствии.
Это древний ритуал, мой господин?
— Этот ритуал существовал у фрименов в те времена, Когда они еще не были фрименами. Ключ к этому ритуалу Исчез после смерти старых фрименов, и теперь только один я помню этот ритуал. Я возродил Празднества для Своих, сугубо своих целей.
— Следовательно, музейные фримены не знают этого Ритуала?
— Ни в коем случае. Это мой и только мой ритуал. Я Имею на него вечные права, потому что я и есть ритуал.
— Это очень странное слово, мой господин. Я никогда прежде не слышал ничего подобного.
— Оно имеет много значений, Монео. Если я сообщу Их тебе, сохранишь ли ты их в тайне?
— Как прикажет мой господин.
— Никогда никому, даже Говорящим Рыбам, не рассказывай о том, что я сейчас поведаю тебе.
— Клянусь вам в этом, мой господин.
— Очень хорошо. Сиайнок означает воздание чести тому, кто говорит искренне. Оно обозначает воспоминание о вещах, о которых говорили искренне.
— Но, господин, не означает ли искренность убеждение… веру самого говорящего в то, что он говорит?
— Да, но Сиайнок обозначает также свет, который высвечивает реальность. Ты продолжаешь проливать свет на то, что ты видишь.
— Реальность, действительность… Это очень двусмысленные понятия, господин.
— Это воистину так! Но Сиайнок есть еще и закваска, поскольку действительность — или то, что почитается действительностью, — а это одно и то же, — это закваска, которая не дает вселенной застаиваться.
— И все это вмещается в одном слове, господин?
— Это еще не все! Сиайнок обозначает также снисхождение к молитве и имя Пишущего Ангела, Шихайя, который с пристрастием допрашивает вновь умерших.
— Это слишком большая нагрузка для одного слова, господин.
— Слова выносят любую нагрузку, какую мы только пожелаем. Все, что для этого требуется, — это соглашение о традиции, согласно которой мы строим понятия.
— Почему мне нельзя говорить об этом Говорящим Рыбам, господин?
— Потому что это слово сохранено только для них. Они будут очень недовольны, узнав, что я делю это слово и с мужчинами.
Губы Монео сжались в тонкую полоску, когда он вспомнил об этом разговоре, идя рядом с Императорской тележкой. Он уже много раз слышал, как Говорящие Рыбы славят своего Бога-Императора, и даже добавил к слову еще несколько смысловых значений.
Оно означает тайну и престиж. Оно означает власть. Оно позволяет человеку действовать от лица Бога.
— Сиайнок! Сиайнок! Сиайнок!
Слово болезненно отдавалось в ушах Монео.
Процессия уже втянулась в город, почти достигнув центральной площади. Послеполуденное солнце посылало свои лучи на Королевскую Дорогу, освещая путь кортежу, подчеркивая пестроту и нарядность одежд горожан, и отбрасывало резкие тени на лица Говорящих Рыб.
