них дошло, что это была за цель.
Его люди начали кричать и визжать, вытаскивая пистолеты и пытаясь убежать, стреляя и стреляя, а затем их убийцы настигли их. Он видел, как Тачман разбил прикладом своего пистолета-пулемета одно разложившееся лицо и выпустил два патрона в другое. Но, как прихлопнутые комары, мертвецы мгновенно заменялись другими. Тачман боролся и продолжал сражаться, пока безжизненное лицо не разорвало мягкую плоть его горла. А потом они схватили его, и он исчез в зловонном море покрытых грибком костей и стучащих, рвущих зубов.
Кларк слышал крик Сильвы, требующий рассказать, что происходит.
Но у него не было времени ответить ему.
Кларк разрядил свой карабин "Кольт" в стену из мертвецов, затем выудил из жилета 9-миллиметровый автомат "Штайр" и выстрелил в серую иссохшую женщину, которая буквально рассыпалась, как будто она была сделана из сухой глины. А потом его обхватили скелетные пальцы, и он был сброшен на землю. Он увидел, как Сивер — его лицо превратилось в сумасшедшую маску, истекающую слюнями, — начал поливать все, что движется, из его пистолета-пулемета.
И это продолжалось, пули пронзали воздух, рты кричали, и повсюду стояла вонь пороха и оскверненных могил. Это превратилось в кошмарное шоу теней из мчащихся фигур и режущих зубов, пистолетных вспышек и сжатых грибковых пальцев — зверства, запечатленные в стробоскопических фонариках. Желтоглазые лица со свисающей петлями плотью и ртами, извергающими пену черной гнилостной слизи.
Кларк храбро сражался, преодолевая этот шквал скрюченных рук и стиснутых зубов, видел, как его люди падали в кровавые моря, видел, как их вскрывали, потрошили и разделяли бьющие пальцы и раздирающие красные рты. Мертвецы вырывали ленты жирных внутренностей и дрались из-за них, как голодные собаки, кусая и пережевывая, высасывая и чавкая.
А потом что-то обвилось вокруг горла Кларка и защелкнулось, как удавка, стиснув его дыхательное горло, когда непристойные рты впились в его ноги, промежность и живот. Но все, что он действительно осознавал, это то, что его разум погружается в жаждущую тьму, пока этот шнур душил его.
Наконец, он упал.
Не зная, что женщина, умершая около трех недель назад, задушила его петлей из ее собственных внутренностей.
* * *
Когда женщина-зомби очнулась и вонзила осколок стекла в мягкое белое горло Платца, Зеленый отряд, ожидавший на крыше, узнал об этом, и бойцы вломились через люки на крыше, спускаясь на веревках в эту клаустрофобную черноту. Они вылезли из своих ремней и перегруппировались, приготовившись к атаке.
Ответственным в этой группе был Оливереc. Он сказал:
— Хорошо, не напрягайтесь с очками ночного видения. Нам понадобятся все фонари, которые сможем достать. Красные и Синие столкнулись с противником, но у них нет оружия.
— По крайней мере, пока, — сказал Райс.
Джонсон и Тернер надели на глаза тактические очки, быстро проверили свое оружие и согнули руки в перчатках без пальцев. Оливереc передал им то, что сказал Сильва о сообщениях Красного и Синего, которые он получил.
— Я не знаю, что это за херня, но будьте готовы.
Они двинулись вперед, возглавляемые Райсом, который выставил перед собой большой полицейский дробовик "Ремингтон" 12-го калибра. Фонарик, прикрепленный к стволу, прорезал мрачную тьму, показывая всем пустой коридор.
Они гуськом спустились по железным ступенькам и оказались в другом коридоре, который расходился направо и налево. Они могли слышать крики бойцов из других отрядов, открывших беспорядочную стрельбу, вызывающих подкрепление… но Зеленый отряд не спешил к ним на помощь. У них был приказ действовать с крайней осторожностью, и они следовали ему.
Они подошли к разветвлению в коридоре, и Райс заметил фигуру, шаркающую в их направлении. Сначала он подумал, что парень пьян, но когда тот приблизился, Райс увидел, что он мертв. Его лицо было разорвано на куски мяса и костей, как будто оно использовалось для стрельбы по мишеням, и он нес что-то, похожее на кучу переплетенных сосисок.
— Его чертов кишечник, — прошептал Джонсон.
Мужчина продолжал идти, несмотря на то, что ему сказали лечь на пол, и Оливереc сказал почти слишком спокойно:
— Райс? Уложи его.
Райс сократил разрыв между ними и хорошо разглядел лицо мужчины… того, что от него осталось. У него не было ни глаз, ни носа, а его лицо свисало с кости внизу кровавыми ошметками.
— Привет, — сказал изуродованный мужчина сдавленным голосом, словно его горло было полно мокрых листьев. — Моей сестре понравится твоя задница… ты увидишь, если она не…
Райс воскликнул:
— Сукин сын, — и дал по нему заряд картечи в упор.
Удар опрокинул зомби, чуть не разорвав его пополам. Но вместо того, чтобы лечь и окочуриться, он снова сел. Его рваная рубашка дымилась от ожогов, а вверх по воротнику ползли языки пламени. Его кишки исчезли, как и одна из его рук. В его животе была зияющая черная дыра, сквозь которую можно было видеть. От него валили клубы дыма.
В воздухе пахло сожженным мясом.
Райс издал странный сдавленный звук и разнес голову мертвеца на осколки, которые зазвенели по коридору, как осколки разбитой посуды. Он упал, и часть его лица выше носа полностью исчезла. Однако челюсти все еще были на месте, и они открывались и закрывались в быстрой последовательности, словно стучащие зубы.
— Уходим, — сказал Оливерес, не желая, чтобы его бойцы останавливались на достаточно долгое время, позволяя всему этому безумию завладеть ими.
Потому что, если это произойдет, с ними будет покончено.
Он двинулся налево — в этом направлении выстрелы стали громче — а остальные последовали за ним. Они подошли к открытой двери и увидели мерцающий свет свечи, отбрасывающий странные прыгающие тени и заливающий все вокруг грязно-оранжевым светом.
Он прошел в дверной проем и увидел там женщину, сидящую, скрестив ноги, на кровати, а рядом с ней на тумбочке горела свеча. Она что-то напевала, и, совершенно обнаженная, она раскачивалась взад-вперед, взад-вперед.
— Леди… — выдавил Оливереc.
Она уставилась на него злобным взглядом… правым глазом, потому что левый был просто почерневшей впадиной, из которой сочился влажный желто-зеленый грибок, покрывая левую сторону ее лица. Она продолжала напевать и раскачиваться, и шелушащиеся губы отрывались от узких обесцвеченных зубов.
И это было то еще зрелище.
Но не это заставило желудок Оливереcа сжаться, как тиски.
Это сделало то, что женщина держала… младенца. Он был серым, раздутым и разложившимся, словно вытащенный из озера. Он сосал ее левую грудь с хлюпающим, отталкивающим звуком. Другая грудь женщины тоже шевелилась, но это было из-за личинок, копошащихся внутри.
Затем младенец оторвался от серого соска, посмотрел на мужчин и издал булькающий звук. Из груди женщины выползали личинки, и именно ими кормился ребенок. Его лицо было искаженным… выпуклое, впалое и безглазое, в нем были проделаны огромные дыры, сквозь которые можно было видеть кипящих внутри червей.
Оливереc не давал
