Шла извечная, повторяющаяся на всех небесных телах, несущих на себе жизнь, борьба за существование…
Шло время.
Фобос опустился еще ниже, и тень скалы накрыла неподвижно стоявшую у ее подножия белую машину, изготовленную за много миллионов километров отсюда, на далекой Земле.
Камов поднял голову и сказал: «Прощай!»…
Этим словом он подвел последний итог своей жизни, которую мысленно пережил еще раз за эти часы. Его лицо осунулось и постарело. Глубокие морщины, которых не было раньше, легли у краев губ, по-прежнему твердо и упрямо сжатых.
— Прощай!
Впереди близкая и неизбежная смерть. Ничто не может предотвратить ее.
Нет никакой надежды…
* * *Вездеход медленно шел по своему старому следу. Не было звездолета и некому было дать радиомаяк. Камов решил вернуться туда, где стоял его корабль. Завтра, при свете дня, он осмотрит место старта, чтобы увидеть, какой след оставила взлетающая машина. Это было важно для расчета механизма, который он хотел предложить вместо во многих отношениях неудобных колес. Давно задуманный проект он не только не записал нигде, но и не говорил о нем никому. Значит, надо изложить его на бумаге, чтобы ценная мысль не погибла вместе с ним. Вездеход он поставит возле воздвигнутого ими обелиска, и его сразу найдет следующая экспедиция. А в нем найдут и его — Камова — предсмертное письмо.
Вторичный полет на Марс состоится, вероятно, через два или три года. В сухом климате вездеход нисколько не пострадает за это время. Им можно будет пользоваться, переменив только аккумуляторы.
Камов изредка зажигал прожектор, проверяя правильность направления. Часто пользоваться светом он не хотел, боясь привлечь этим блуждающих кругом зверей.
Скалы, на которых он провел столько мучительных часов, давно скрылись за горизонтом. Кругом расстилалась равнина. Камов впервые находился на ней в ночное время. Над головой ярко сверкали звезды. При их свете он плохо различал дорогу, едва намеченную следами гусениц. Потерять этот след было равносильно тому, чтобы оставить всякую надежду отыскать обелиск в песчаных просторах.
Он вел вездеход на самой малой скорости. Спешить было некуда: до восхода солнца было еще далеко.
Запас сжатого кислорода в резервуарах машины был настолько велик, что Камов был обеспечен воздухом по крайней мере на две недели. Энергии аккумуляторов хватило бы на сорок часов непрерывного движения с максимальной скоростью. Продукты питания можно взять на звездолете Хепгуда, если, конечно, удастся найти его, но Камов был уверен, что сумеет это сделать.
Таким образом, он может прожить около двух недель, пока не иссякнут резервуары. Мысль о самоубийстве даже не приходила ему в голову. Подобный способ кончать жизнь всегда казался ему пределом малодушия. На американском корабле должна найтись бумага. Работы хватит на всё оставшееся ему время. Он может и должен записать в наследство своим преемникам — продолжателям его дела — все свои мысли, все расчеты космических перелетов, которые он намечал для себя.
На корабле Хепгуда имеется и кислород. При желании Камов мог протянуть значительно больше двух недель, но он не хотел думать об этом.
Он хорошо понимал, что это является подсознательным намерением, не прибегая к самоубийству, покончить скорее, но старался не разбираться в своих тайных чувствах. В конце концов такое небольшое малодушие простительно. В таком положении с него нельзя было требовать слишком многого.
Любой человек, попавший на Земле, казалось бы, в безвыходное положение, может всё же надеяться, что случай приведет к нему на помощь других людей. Он должен бороться за жизнь до последней возможности. Только трус теряет надежду. Камову было абсолютно не на что надеяться. Никто не мог прийти на помощь. На огромной планете он был один.
На невообразимом расстоянии находится от него Земля. Звездолет достигнет ее примерно через полтора месяца. Если предположить, что он немедленно вылетит обратно (что само по себе было совершенно невозможно), то всё же он вернется на Марс только через четыре месяца. На такой срок не хватит кислорода на американском корабле. Никаких разумных существ на самом Марсе, безусловно, нет. Надеяться на помощь с какой-то еще третьей стороны просто бессмысленно. Это уже утопия!
Камов хотел убедиться, что у него нет даже теоретической возможности надеяться, и методически обдумывал все приходящие в голову варианты.
Американский звездолет! На первый взгляд самый легкий путь спасения. Чего проще, — сесть в него и лететь на Землю. Так, безусловно, подумает каждый человек, не знакомый с техникой вождения космических кораблей и плохо представляющий себе, что такое звездная навигация.
На необъятных просторах, на которых раскинулась солнечная система, Земля и Марс выглядят крохотными точками. Чтобы безошибочно перелететь с одной точки на другую, надо со скрупулезной точностью учитывать почти неуловимые влияния, которые оказывают на летящий корабль обе планеты, Солнце и даже другие планеты, в особенности Юпитер. Командир звездолета должен в совершенстве знать свой корабль, его величину, вес, расположение двигателей и их силу. Он должен уметь регулировать работу двигателей, знать, какую скорость они сообщают кораблю, знать это с точностью до одного сантиметра в секунду. Без всего этого космический корабль безнадежно затеряется в просторах неба и никогда не долетит до цели.
Камов хорошо понимал это. Вылететь на Землю на совершенно незнакомом корабле, не имея никаких данных об его конструкции и двигателях, — это всё равно что, завязав себе глаза, выстрелить из винтовки, надеясь с первого же выстрела, обязательно с первого, попасть в двадцатикопеечную монету, находящуюся на расстоянии двух километров.
Безнадежная затея!
Всё! Все мыслимые варианты спасения, даже самые невероятные, обдуманы и взвешены. Вывод сделан. Значит, довольно думать об этом! Все мысли должны быть направлены теперь на то, чтобы с возможно большей пользой провести оставшиеся дни.
Включив прожектор, Камов посмотрел на дорогу. Следов гусениц впереди не было. Значит, он так задумался, что потерял след.
Он повернул обратно.
Через несколько минут старая дорога была найдена. Он пропустил поворот к северу.
От места поворота до стоянки звездолета было ровно семьдесят километров.
За стенками машины был сильный мороз, но холод не ощущался внутри. Герметически закрытые окна и дверцы не пропускали наружного воздуха, а стенки вездехода обогревались электрическим током. Было даже жарко.
