Раздался писк. Еще одна трель, – паук не работал, тогда что это было? – ее взгляд упал на бинты на руке.
– Часы! Стрелка сдвинулась! Они пошли! Это Валин будильник, чтобы не проспать урок теят! – на глаза девочки навернулись слёзы.
Это было так нелепо, так странно: привет из дома, под крышей которого они иногда собирались вместе, вчетвером. Дома, где были уроки, спорт, показы, шоу, интервью, фанаты, поклонники, зал, тренировки, труд, лед, – она оцепенела, наблюдая, как минутная стрелка совершает оборот следом за часовой. Ей вдруг показалось, что все снится вокруг, мерещится, – она очнулась от полудремы из-за воя сирены. В убежище девочка не пошла: она слишком привыкла за время Мятежа к этому жуткому звуку.
– Бежать, Валя жив! – перед ее глазами встало спокойное лицо брата, похожее на ее собственное. – Откуда взялась эта уверенность? Странное чувство… ей же могли сбрехать, это же станцы! Валю сложно было поймать, он же до этого раза не попадался. А на вылазки ходил чаще всех, – девочка поспешила одеться и вышла из общей спальни. Их расселили в каком-то небольшом спортивном зале или ангаре, – она так мало внимания обращала на происходящее вокруг, внезапно отупев от боли и машинально обходя раскиданные койки. Её как будто что-то гнало вперед: она знала, что ее ждет Валя.
Она шла, не обращая внимания на протяжный стон сирены. Она шла: за шагом шаг, аккуратно ступая по переулкам раненого города. Ее походку сложно было узнать: пропала легкость и энергичность шага, свойственная подростку. Девочка едва переставляла ноги, сломленная, но упорно сохраняя надежду. Улицы, воронки, людей нет, другая тишина… – Диана вспомнила, как они с родителями шли по этой старой брусчатке, только недавно, и ругались, что так много людей вокруг, мешающих фотографироваться. Толпа тогда несла их прямо к храму, расположенному близко к старому городскому порту. Старейший храм в этом мире, красивейший – местный Золотой храм София теят, – Диана шла, уже не глотая и не утирая грязным рукавом слезы, готовая отдать все, что у нее было и чего не было, ради одного дня в том декабре, до Мятежа.
Всё замерло вокруг: ни малейшего движения. Спокойно и тихо на небольшой площади перед храмом. В центре города, как не было мятежа. Как они стремились туда, но их не пустили, оставив в пригороде. Здесь, в этой точке начался мятеж против интеграции с Альянсом. А теперь так спокойно. Только мэрия сожжена и смотрит черными глазницами окон.
Золотые ворота открыты, то, что от них осталось. В проломах стен валяются мешки, камни, черные пятна на старом, порозовевшем от времени кирпиче. Все кончилось. Сердце мятежа убили.
Диана вдруг с ужасом осознала, что сегодня уже не восьмое, и армия сняла оцепление. Сколько же она была в полевом госпитале? И что с ней было? Внезапно разболелась голова, но уверенность, что брат ждет ее там, никуда не делась, став сильнее и овладев всеми мыслями.
Пруды, превратившиеся в овраги с грязной глиняной водой, газоны выворочены, обугленные деревья, повсюду черные мешки, – Диана не хотела знать, что в них. Она бежала в храм, бывший светочем надежды и спасения, веры в возвращение. Так ее учили по канону.
«Пока стоит Золотой храм, у теят есть дом на этой земле. Там, где Дева указала возвести храм в свою честь», – ветер сорвал привычно-безликие слова с обкусанных губ и унес их далеко-далеко в серое небо, за которым скрывался ее дом на другой беломраморной планете бушующего моря.
Храм стоял. Слепо и тяжело на неё смотрели дыры от снарядов в светло-золотом, перламутрового оттенка фасаде. Черные пятна корежили безупречную геометрию, изменяли перспективу. Здание начало давить на нее, заставляя уступить, бежать без оглядки, как если бы она ему не понравилась. Сколько веков уже не строили здания с пространственной перепланировкой? – всплыл в голове непрошенный вопрос, но она упрямо продолжила идти, подгоняемая чем-то.
Диана увидела ряды трупов женщин и детей перед храмом и вранских солдат над ними. Пестрые шали белокожих женщин, белые платья детей, и серая форма вранцев, раздавивших теят в той войне.
Ряды трупов изможденных женщин и детей разных цветов кожи, “умная” форма местной армии, когда-то вранской, теперь – Альянса. Огромное количество боеприпасов во внутреннем дворике или это бутафорские, чтобы отпугнуть войска. Они же тупо разбомбили город, решив войти в него позже. Изящное решение, чтобы сэкономить своих людей.
Диана подвернула ногу и съехала по выжженной, бесплодной земле. Впереди зиял провал узкого белого моста – раньше единственного входа в храм. Перламутровый мрамор, обагренный кровью: и мятежников и армии. Серо-коричневый липкий камень, по которому аккуратно ступали детские стопы, привыкшие ко льду, а не к сгоревшей земле.
Трупов не было, мешков тоже. Была пустота, пронзительная, как Второй концерт Миура, вывернувший ее наизнанку, как этот мятеж. Внутри храм меньше пострадал, но красные ковровые дорожки исчезли, а мрамор закоптился. От её шагов раздавался протяжный гул, как надрывный стон умирающего, – Диана замедлилась, чувствуя, что копирование сознания завершилось, но давление в ее голове только увеличивалось.
С каждым шагом дыма становилось меньше, проступал ослепительный мрамор, аккумулирующий свет на золотой статуе Девы, в центре алтарной части. Дева сияла так, будто бы ничего не было. Она автоматически омыла руки в фонтане и опустила раскрытую ладонь под солнечное сплетение. Идти становилось всё труднее, – Диана услышала щелчок из-за спины. В районе живота на куртке проступало что-то мокрое.
Зачем было приходить сюда? Вера ещё никому не помогла, – Диана прислонилась спиной к пьедесталу. Голова звенела пустотой, пришло оцепенение, становилось холоднее, – девочка уронила голову на грудь, замирая.
– Круг замкнулся.
Диана увидела, как Леандр Моро условно руководил операцией по взятию Золотого Храма – последнего оплота теят, как победоносная вранская армия уничтожила этот очаг безнадежного сопротивления. Караваны теят, покидающих свою отчизну; побежденных, изгнанных, жалких. Трупы и кровь на улицах пару веков назад. Вывернутые клочки их безупречно выверенного пространства. Здания, потерявшие владельцев и города, навсегда прекратившие пространственные игры с обитателями.
Как армия Альянса вошла в храм, сломив сопротивление станцев. Трупы вокруг: кому-то из мятежников удалось бежать, и армия продолжает преследование, – она услышала тихий щелчок и обернулась: хрупкая, невесомая женщина с разметавшимися по мрамору короткими русыми волосами, прикрыла собой своего ребёнка, ее. На полу растеклась шаль теят. Никогда больше хрустальный голос не зазвучит вновь, неся надежду теят и вранскому народам. Альянс лишился посла Доброй воли.
Русоволосый пронзительно-синеглазый мужчина возраста, ей возраст сложно угадать, многозначительно смотрит на Диану, опершись спиной на камень:
– Ты – теят?
– Вообще-то вранка, – автоматически отвечает она на любимом теят.
– Ты понимаешь меня? Твоя кровь уходит, и мы больше не нужны миру. Новое солнце взошло, но они чувствуют тебя, дитя Солнца. Гордая девочка, знаешь ли ты, сколько страдал твой народ?
– Я – вранка.
– Ты – моя кровь и кровь тех, кто захватил, разделил и растоптал твою землю. Верни свое, поэтому ты здесь.
– Тьяго… – она успела секундно удивиться удивительному цинизму и кровожадности этих слов, так непохожих на все, что она обычно слышала, – такие знакомые губы произнесли эти слова. Лицо, виденное в кошмарах брата и бессвязных воспоминаниях, случайных фотографиях, полностью вымаранное из истории, вдруг изменилось и стало самым родным. Обычно безмятежное лицо брата исказилось от бессильных гнева и ярости. Она не узнавала его.
Все казалось деформированным, вывернутым, искаженным и искореженным. Вранцы, теят, ладони “Шляда”, солнце, Альянс, – ей было сложно разобраться в мелькающих на полу символах, пробегающих колоннами знаков Архитектора разума. Давление все усиливалось, растворяя ее в себе.
