Потом устыдился и начал считать крыс. На двухтысячной, кажется, они слились в одно сплошное крысиное море и наконец-то позволили мне провалиться в сон.
Когда я проснулся, во флате уже никого не было.
Все-таки за ночь в согнутом состоянии ноги затекли, но не сильно. Я поднялся, размял их, подождал, пока побежали колючие мурашки, скатал спальник и пошел в душевую.
На столе стояли вчерашние термосы, один из которых оставался наполнен. Я вылил его в тарелку и слопал всю кашу, поскольку утром ведь была уже положена новая порция, правда? Запил тоником, пожалел об отсутствии сухариков и стал собираться к Гренделю. Впрочем, «стал собираться» — сильно сказано. Натянул рубашку, комбинезон, свои ботинки — не рейдерские, а обычные, на липучках, — и вышел. Неубранную кровать даже трогать не стал — не мои проблемы…
Может, вообще поговорить с Даром и перебраться в общежитие?
Но тут мне очень живо представилось, как вокруг меня ежедневно будут толпиться не меньше десятка парней, каждый со своими заскоками, претензиями, бросаемыми где попало носками, со своей нелюбовью к верхним… В общем, я решил, что повременю с переездом. Лучше у Невена на полу посплю. Не гордый.
Занятие с Гренделем проходило так же, как вчерашнее, то есть — никак. Я сам понять не мог, что же мне мешает.
— В трансе слышишь и воспринимаешь все не так, как в обычном состоянии. Сосредотачиваешься только на самом важном, понимаешь? И как будто слушаешь мир — он сам рад в тебя войти, только дай ему шанс, — пояснял Грендель.
Я, вроде, понял, постарался раскрыться — и чуть не умер от ударившей по мозгам какофонии звуков. Схватившись за голову, я отлетел в угол и мысленно ощетинился всеми возможными способами, отгораживаясь. Все стихло. Грендель, кстати, тоже из моего разума вылетел как пробка.
— Не так, мальчик, — старик подошел, присел рядом на корточки, — ты поторопился, — он погладил меня по голове. — Это не та волна, не твоя. В ней тебе никогда не разобраться. Ты попытался пойти по легкому пути — втиснуться в мою рабочую зону. Не выйдет. Тебе нужна своя. А они у нас настолько разные, что я тебе даже показать твою не могу. Я ее ощущаю, она совсем рядом с тобой, но нащупать ее ты должен сам… Ну как, все в порядке? Давай еще раз?
Но дальше вообще ничего толкового не вышло, поскольку я стал бояться. Не слишком-то приятно оказалось получить такой сильный ментальный удар — я думал, у меня кровь из ушей хлынет от напряжения…
Тут в каюту постучали, и на пороге появился Тамир:
— Грендель, прости. У Маришки опять… ну, как в тот раз. Ты не позволишь Нору ей помочь? Блича найти не могу — говорят, он пошел в соседний клан к дочери.
— Пойдем, — согласился Грендель и строго глянул на меня. — Ты помнишь, что я тебе говорил? Не закрывайся.
— Попробую, — кивнул я.
Маришка вновь лежала на кровати, тяжело дыша. Да, Тамир был прав, все оказалось очень похоже. Те же страдальчески закатившиеся глаза, мокрый лоб с прилипшей челкой, хрипы в груди. Темная одежда подчеркивала бледность лица.
В углу жался еще один светловолосый паренек, постарше, я его даже не сразу заметил. Впрочем, он так ни слова за все время и не сказал.
Я шагнул к девочке, протягивая руку, надеясь, что она меня узнает. Кажется, и правда узнала — губы немного дрогнули, а потом она застонала, и вдруг позади меня что-то грохнуло и вспыхнуло. Запахло паленым. Я оглянулся — мальчишка и Тамир заливали стол водой. Но что там могло взорваться?.. Лампочка, что ли? Так не до открытого же огня…
— Не отвлекайся, — приказал Грендель, — давай.
Я положил пальцы Маришке на горло, она стиснула их своей маленькой ладонью, а я посмотрел на ее болезненно искаженную мордашку, закрыл глаза и поплыл, не пытаясь сопротивляться чужому присутствию в своем разуме. Ведь ничто не должно быть важно. Ничто, кроме человека передо мной, какой бы он ни был — большой или маленький, вредный или добрый, главное — ему больно, а я могу помочь…
Когда я закончил, Грендель снова выглядел недовольным. Честно говоря, я не понимал — почему. На этот раз я его не выгонял, он смог пронаблюдать весь процесс изнутри, так сказать; действовать я старался без эмоций, и даже почти получилось… так в чем дело-то?..
— Блич тогда сказал — это аллергическое, — взволнованно заговорил шепотом Тамир. — Но на что же у нее внезапно могла появиться реакция? Ведь ест как все, все как всегда…
— Не могу сказать, Тамир. Не знаю. Может, договоришься с Бличем — сдадите кровь на анализ?
— Да, наверное, стоит… Спасибо, Нор. Зайдешь сегодня в столовую попозже? У меня к тебе есть еще одна просьба.
— Зайду, — согласился я, — а ты разве не посидишь с Маришкой? Пойдешь на смену?
— С ней останется Михась, — он указал на паренька в углу, — а чуть позже Лика подойдет.
— Ясно, — ответил я, хотя имена слышал впервые. Главное, девочку не оставят одну. А то мало ли — сейчас-то она спит, но вдруг приступ повторится?..
Грендель молчал вплоть до своей каюты. И распекать начал меня уже там. Я сначала никак въехать не мог — за что. Опять он про какие-то ауры завел и про то, что я все делаю неправильно. Я терпел, терпел, а потом, когда уже никакого терпения не осталось и я открыл рот, намереваясь выпалить: «Слушайте, ну чего вы привязались? Работает же!», он вдруг замолчал.
— М-да… я вижу, тебе даже невдомек, что ты на самом деле делаешь, да, Аденор Раду? Сказать тебе — или лучше не пугать?
— Скажите, — с вызовом потребовал я. — Раз поняли, чего скрывать-то?..
— Ты, мой дорогой, в силу инстинктивного овладения своим даром выбрал наиболее простой путь — элементарно перетаскиваешь чужую проблему на себя, словно глотаешь, и стараешься справиться уже внутри, исключительно собственными силами. Пока, надо признать, организм у тебя довольно крепкий, и дар молодой, мощный — поэтому тебе везло, ты всех вытягивал. Или, может, настолько серьезных случаев, как с Беном, не попадалось. Поэтому тебе и нужна симпатия к пациенту — на волне доброго отношения проще вытягивать и преодолевать чужую боль. Но пойми: однажды ты можешь не справиться. И не факт, что только ты скончаешься от чужой травмы — когда тебя не станет, она рикошетом вернется к первоначальному владельцу. И будут два трупа — пациент и неумеха-лекарь… А ты говоришь «Работает же!», — укорил старик напоследок.
Я вздрогнул и подозрительно на него посмотрел — а Вен утверждал, будто Грендель мысли не читает.
— Ты должен тратить не только свои внутренние ресурсы, не сваливай все на них — они не бесконечны. Ты должен равномерно брать энергию и у себя, и у того, кого лечишь — вдвоем проще справиться, а больной организм тоже включает защитные механизмы, их надо научиться использовать как союзников. Помогать больному, да, но не подменять собой природу. Она тоже кое на что годна, понимаешь?
— В теории понимаю, — я поковырял носком ботинка пол, ощущая, что Грендель покинул мою голову, и она начинает ныть в висках. — На практике — не уверен, что получится.
— Будем пробовать, мальчик, — Грендель покопался в кармане своего комбинезона, достал что-то мелкое, протянул мне. — Держи, Невен утром заходил, для тебя оставил — таблетки против головной боли. Тебе же еще в синтезаторную идти.
— Спасибо, — я забрал у него упаковку. — И как их пить?
— Если сильно болит — можешь две сразу, вреда не будет. А сейчас иди пообедай — и к Дару. Увидимся завтра.
— Ага, — уныло согласился я, попрощался и вышел.
Мысль о том, что завтра меня ждет новая пытка, отнюдь не вдохновляла. Вот хоть совсем откажись от такого дара. Потому что, может, возьмись Грендель меня учить изначально — дело пошло бы легче. А переучиваться с неправильного владения на правильное… нет, врагу не пожелаешь, правда. Все равно как ты привычно входишь в дверь, а тебе вдруг: «Нет, милый, здесь у нас теперь окно, а дверь — во-он там, будь любезен!». И стоишь, как дурак, возле флата и мучительно соображаешь, где же тут что и откуда вообще попадают внутрь. Тем более, по обыкновению по-прежнему тянет в бывшую дверь…
