ночью.
Ветер со стоном налетал на равнину, и ничто не могло его остановить, кроме нескольких силосных башен или зарослей тополя. От глухого воя шелестела кукуруза и ползли и шептались тени. А если прислушаться к голосу ветра, можно услышать скребущие голоса, говорящие вам то, что вы не хотели знать, или низкий злобный вой из сухого оврага. Все это плохо действовало на местных, и вскоре, собравшись в ночлежках и у очагов, они начинали травить байки о живых существах, которые должны были быть похоронены, и о тварях, которые тайком бродили вокруг. Байки о заброшенных фермерских домах и бледных мерзких тварях, которые ползают в сырых подвалах или подглядывают из гниющего сена развалившихся сараев широко раскрытыми желтыми глазами.
А иногда можно было услышать о Мисси Кроу, соломенной ведьме, и о вещах, которые она могла вытворять, и о тех вещах, которые никогда не попыталась бы сотворить, а таких было немного. Такие истории могут вызвать в вас грязные мысли, особенно если вы похоронили свою мать за два дня до этого.
* * *
Так было со Стрэндом.
Он сидел в салуне "Сломанная стрела", среди стаканов, где горе пробивало дыру в его животе, как шило, слушал скорняка по имени Лестер Коутс и впитывал в себя все, что ему было нужно знать о старой соломенной ведьме и ее нечестивых поступках.
— Мисси Кроу родилась от соломенного дьявола и его жены-ведьмы, — сказал Лестер, его пьяное дыхание было горячим и кислым. — Она способна воскрешать мертвых песнями, и стоит ей свистнуть какому-нибудь демону, как он тут как тут, словно ее собачонка. Она общается с призраками и командует подлыми духами, а сама проносится сквозь дыры между звездами со злыми тенями, питающимися человеческими душами.
Лестер продолжал травить байки, пока шериф Болан не подошел и не прервал его, продемонстрировав Лестеру металлический блеск в его глазах и никелированный армейский револьвер 44-го калибра на его бедрах. Лестер понял намек и бесшумно исчез, словно летучая мышь.
Болан положил мозолистую руку с толстыми пальцами на руку Стрэнда и сказал:
— Не слушай эту глупую чушь, сынок. Кошелка, вроде Мисси Кроу, может только приблизить тебя к аду на шесть дюймов. Так что сделай себе одолжение, иди домой и оплакивай свою маму как следует.
Стрэнд сказал Болану, что он сделает это, да, сэр, прямо сейчас.
Но у него были другие намерения. Горе может быть огромной и суровой машиной. И когда вы окажетесь в ужасном скрежете его шестеренок, ваше мировоззрение может измениться, когда ее зубы вонзятся в вас и опустошат вас.
Вернувшись домой, он рассказал Эйлин о своих намерениях.
— Но это… это богохульство, Люк, — сказала она. — Это нечестиво, это колдовство! Ты не можешь участвовать в этом! Мертвые должны оставаться мертвыми… воскрешать их — неестественно.
Но Стрэнд не слушал ее. Он не мог объяснить, какая лихорадка горит в его мозгу или как после смерти матери в его душе не осталось ни капли жизни, только ужасная темная зернистость.
Итак, он подошел к кладбищу Дубовой Рощи с лопатой и эксгумировал маму Люсиль под большой старой урожайной луной, ухмыляющейся высоко над головой голодным оскалом.
А может быть, это было предзнаменованием.
* * *
Чтобы найти соломенную ведьму, потребовалось три дня тяжелой дороги.
Три дня, в течение которых горячий ветер крематориев дул через эти пастбища, а канюки кружили в небе цвета мертвой кости. Чучела скрипели на шуршащих кукурузных полях, улыбались и указывали дорогу — они всегда указывали дорогу. Стрэнд ехал в одиночестве по этой одинокой далекой стороне, отмахиваясь от мух и вытирая пот со своего загорелого лба. Он обыскал каждый пыльный уголок округа Бун. А мама Люсиль в фургоне все еще была в своем полотняном саване и молча отдыхала в ящике, в котором привезли дедушкины часы несколько лет назад, с сухим льдом, чтобы она не протухла в дороге.
— Не волнуйся, мама, — говорил Стрэнд безмолвному ящику у вечернего костра, пока ветер дул и шелестел. — Я тебя починю как следует, вот увидишь. Мы найдем ту соломенную ведьму. Может быть, завтра.
Но ехать было долго и одиноко; Стрэнд, ящик мамы Люсиль и блестящие черные мерины, которым не слишком нравилось то, что они везут в фургоне.
По пути Стрэнд расспрашивал фермеров о Мисси Кроу и в ответ слышал громкие истории об исцелении больных, внезапных ураганах и лихорадках. Но когда он спрашивал о воскрешении мертвых, он встречал лишь каменное молчание, как будто он сошел с ума. А может быть, так и было. Он не задерживался ни на одном месте надолго, потому что, как только он начинал задавать вопросы, люди, казалось, начинали присматривать подходящую яблоню для его шеи.
Через три дня после небольшого совета, полученного в обмен на виски, он нашел хижину соломенной ведьмы на дальнем развилке реки Луп, которая просто одиноко торчала на диком сенокосе, как надгробие в вереске. Не было ни въезда, ни подъезда, только ухабистое поле, раскаленное, желтое и шелестящее. И, может быть, еще один запах, от которого мерины ржали и фыркали, но Стрэнд не замечал этого.
Хижина ведьмы представляла собой простую постройку с бревенчатыми стенами, дерновой крышей и дощатыми ставнями, хлопающими на ветру, и все это заросло вишней и папоротником, васильком и диким сумахом, так что хижина выглядела не как что-то построенное, а что-то выросшее. Ее прикрывал от солнца одинокий скрючившийся мертвый дуб, ветви которого были увешаны сотнями костей и бутылок. Когда поднялся ветер, кости затрещали, а бутылки застонали.
Это ведьмовское дерево, — сказал себе Стрэнд, увидев его, и внутри него поднялось что-то горячее и едкое. — Этот дуб заколдован.
И, возможно, именно так и было.
Ибо, когда дул горячий и сухой ветер Небраски, кости тряслись, как будто собирались взять и пойти, и ветерок продувал через горлышки бутылок одинокую пустую панихиду.
Спешившись перед низким наклонным крыльцом, Стрэнд заметил шесть чучел из тростниковой соломы, прибитых к стойкам, покачивающихся из стороны в сторону на ветру. С навеса крыльца свисало множество других вещей, например, фигурки из шпагата, соломы и прутьев. Под ними в плетеном кресле сидела старуха, раскачиваясь взад-вперед. На ней было платье из лоскутного ситца и джинсовый шарф на голове, а между губами была зажата глиняная трубка.
— Ну, ну, ну, — сказала она, выдыхая облако дыма, воняющего горящей сосной, — так ты пришел, Люк Стрэнд? Я так и думала, что ты придешь.
Стрэнд стоял в своем помятом костюме и пыльном котелке, его горло было сухим, как каминная сажа.
— Ты слышала обо мне? Ты слышала, что я еду к тебе?
Старушка сплюнула с крыльца.
— Нет, и я не нуждаюсь в этом, сынок. Я просто знаю разные вещи так же, как
