— Ну и ладно. — Закалве пожал плечами.
— Нет, давай, чёрт побери, поспорим.
— Я не верю в споры.
Закалве смотрел в темноту и видел прямо перед собой огромный линейный корабль — судно чётким силуэтом высилось на фоне сумеречного света, но не было застывшим, мёртвым — все его закованные в броню палубы источали явную, нарастающую с каждой секундой угрозу.
— Ну, ты даёшь! — искренне удивился Эренс. — А я-то считал, равного мне по степени цинизма отыскать невозможно.
— Это не цинизм, — спокойно ответил он. — Просто мне кажется, что люди переоценивают значение споров. Им просто нравится слышать собственные речи.
— Спасибо, просветил.
— Не стоит благодарности. А если тебе действительно интересны мои соображения на этот счёт…
— Давай-давай!
— Большинство людей не готово… не хотят изменить своё мнение. — Он следил за тем, как медленно поворачивается перед ним тёмное пространство космоса, усеянное звёздами (Эти звезды тоже взорвутся когда-нибудь, напомнил он себе). — Думаю, в глубине души они отдают себе отчёт, что другие люди точно такие же. Вот почему споры провоцируют вспышки гнева, ведь спорщики не слышат друг друга, да и не пытаются услышать — настолько незначительными кажутся им доводы другой стороны.
— Если твои рассуждения не циничны, что же тогда ты понимаешь под цинизмом? — фыркнул Эренс.
— Я думаю так: то, во что люди верят, они и считают правильным. — В его голосе слышалась горечь. — А доводы, утверждения… словом, то, о чём можно спорить, появляется позже и, в сущности, не имеет смысла. Именно поэтому спор нельзя выиграть…
— Так что же ты предлагаешь, профессор, взамен этих бессмысленных с твоей точки зрения споров?
— Соглашаться… не соглашаться, — Закалве тихо усмехнулся. — Или драться.
— Драться?
— А что ещё остаётся? — пожал он плечами.
— Например, переговоры…
— Переговоры — это способ прийти к какому-то выводу, а это невозможно, так же, как одержать победу в споре.
— Значит, не соглашаться или драться — всё сводится к этому?
— Если до этого дойдёт…
Некоторое время Эренс молча посасывал трубку, пока красное свечение не потускнело, затем спросил:
— Ты ведь служил в армии, да?
Его собеседник, казалось, целиком был поглощён открывавшимся перед ним зрелищем — мерцавшими звёздами в темноте космоса, и всё же повернул голову и посмотрел на соседа.
— Думаю, так получилось, что из-за этой войны мы все служили в армии, не правда ли?
— Хм-м, — глубокомысленно промычал Эренс.
В «колесе обозрения» установилась тишина. Они оба молча смотрели, как плывут им навстречу блистающие сонмы звёзд.
Он остановился в длинном, закрученном спиралью коридоре, примерно на полпути к середине корабля; в ногах почти не чувствовалось веса, щеки немного горели из-за повысившегося кровяного давления. Цепочка красных огоньков уходила вдаль, и ему вдруг страстно захотелось увидеть кого-нибудь из спящих. Такое желание овладело им впервые, обычно он вообще не думал о штабелях замороженных людей, которые вёз корабль. Его проинструктировали, как обращаться с этими выдвижными ящиками, после того как он добровольно согласился нести вахту, причём сделали это дважды. Включив фонарь скафандра, он выдвинул пульт управления ящиком. Осторожно, одним пальцем, не снимая перчатки скафандра, набрал код, который, по утверждению Эренса, отключал корабельную систему слежения. Рядом с красным зажёгся голубой огонёк; красный горел по-прежнему — если бы лампочка замигала, это свидетельствовало бы о сбое, и судно немедленно отреагировало бы на сигнал.
Он отпер шкаф и выдвинул ящик целиком. Фамилия женщины, напечатанная на крышке, была ему не знакома. Он поднял крышку. Спокойное, мертвенно-бледное лицо, руки сложены на груди поверх бумажной туники. Ногти достаточно длинные — это, по утверждению Эренса, свидетельствовало о том, что человек ещё жив. Но возможно, она успела их отрастить ещё при жизни. Из носа и рта тянутся трубочки. Тело обернуто в прозрачный пластик, блеснувший в лучах света его фонарика: словно товар, выставленный в магазине, подумалось ему. Судя по показаниям на небольшом экране, вспыхнувшем над её головой, она пребывала в неплохой форме — для человека, находившегося так близко к границе жизни и смерти. Бросив взгляд на пульт управления, он ввёл новый код; на всей поверхности пульта зажглись и замигали многочисленные разноцветные огоньки, но красная лампочка по-прежнему горела, не мигая. Он открыл дверцу под экраном и вытащил наружу небольшую прозрачную сферу, напоминающую кусочек льда, которую пронизывало множество зелёных проводков. Сунув другую руку поглубже, нащупал небольшую кнопку. Итак, в правой руке — информация, записанная с мозга женщины, и раздавить этот шарик не составит труда, палец левой — на кнопке, нажав на которую можно выключить её жизнь.
Он постоял так некоторое время, прислушиваясь к себе, словно ожидая, что какая-то часть его сознания станет принимать решения, в том числе и это. Несколько раз ему казалось, что импульс послан, и теперь дело за ним, но ему удавалось погасить этот порыв. Он не убрал палец с кнопки, продолжая разглядывать зеленоватую сферу. Как замечательно и в то же время как странно, что вся информация, содержащаяся в человеческом мозге, может занимать столь малый объём!
Он задвинул ящик обратно и продолжил свою обычную прогулку к центру корабля.
— Я не знаю никаких историй.
— Все знают какие-то истории, — непреклонно заявил Кай.
— А я не знаю. Во всяком случае, настоящих историй.
— Что такое — «настоящая история»? — фыркнул Кай.
Его собеседник пожал плечами, окидывая взглядом привычный беспорядок комнаты отдыха.
— Интересная. Та, которую хотят услышать и слушать.
— Люди хотят услышать разное. То, что один считает интересной историей, другому может не понравиться.
— Ну, я могу ориентироваться только на то, что сам отнёс бы к категории «настоящих историй», но таковые мне не известны. — Закалве холодно усмехнулся, глядя на Кая.
— Это другое дело, — кивнул тот.
— Разумеется.
— Тогда расскажи, во что ты веришь, — предложил, поворачиваясь к нему всем телом, Кай.
— С какой стати?
— Почему бы и нет? Потому что я спросил!
— Нет.
— Не будь таким скрытным, сдержанным. Нас всего трое человек на миллиарды миль, а корабль — тот ещё зануда. С кем же поговорить?
— Ни во что я не верю.
— Вообще?
Он кивнул. Кай откинулся на спинку кресла, задумчиво покачивая головой.
— Здорово тебя, должно быть, обидели…
— Кто?
— Кто-то ведь лишил тебя веры, ведь ты во что-то верил раньше?
