нет цивилизации, которую можно было бы наблюдать.
Она прикусила губу.
– Мы точно знаем, что там есть жизнь. Точнее, была. Это одна из тех планет, которые давным-давно обследовали хичи, и в то время там были развитые живые организмы – конечно, примитивные, но, похоже, у них был потенциал для эволюции.
– Потенциал для эволюции, конечно. Но эволюционировали ли они, мы не знаем.
На это она не ответила. Только вздохнула. А потом сказала:
– Поскольку вы уже здесь, не хотите ли все осмотреть?
– Если не помешаю, – ответила я.
Конечно, я им мешала. Джун Терпл этого никак не показывала, но остальные при знакомстве уделяли мне лишь вежливый взгляд. Их было восемь, звали их Джулия Ибаррури, и Марк Рорбек, и Хамфри Мейсон-Мэнли, и Олег Кекускян, и… да, я даже не пыталась их всех запомнить: если понадобится, мне напомнит Гипатия. Джулия плавала в поддерживающей упряжи, окруженная пятнадцатью или двадцатью изображениями, на которые она смотрела, сердито хмурилась, снова смотрела, а на меня только взглянула и небрежно кивнула. Если мое имя для нее и для всех остальных что-нибудь и значило, они никак этого не показывали и не проявили ни малейшего интереса. Особенно Рорбек и Кекускян, потому что, когда мы к ним заглянули, они крепко спали в своих упряжах, и Терпл приложила палец к губам.
– Третья смена, – прошептала она, когда мы закрыли дверь их каюты и отплыли от нее. – К обеду они проснутся, но нужно дать им возможность поспать. Осталась только одна. Пойдем поищем ее.
Пока мы искали оставшегося члена экипажа, Гипатия шептала мне на ухо биографические сведения. Кекускян – пожилой астрофизик-бисексуал; Рорбек молод, это программист, он в глубокой депрессии, потому что болезненно распадается его брак. А что касается последнего члена экипажа…
Это был хичи.
Мне можно было этого не объяснять. Если увидишь одного хичи, знаешь, как выглядят все остальные: очень худые, похожие на скелеты, угловатые, с лицом словно череп и с цилиндром, свисающим между ног, где – если это самец – должны бы находиться половые органы, а если самка (как оказалось, это была самка), то вообще ничего. Терпл сказала, что хичи зовут Звездный Разум; когда мы вошли в ее каюту, она работала над собственным набором изображений. Но, услышав мое имя, тут же убрала изображения и направилась ко мне, чтобы пожать мне руку.
– У нашего народа в Ядре вы пользуетесь большой известностью, Джель-Клара Мойнлин, – сообщила она мне, держась за мою руку как за опору. – Из-за гражданских послов Мойнлин. Когда в Ядро прилетела ваша Ребекка Шапиро, я с ней познакомилась. Она очень много знает о людях. Именно из-за нее я добровольно вызвалась поработать здесь. А вы ее знаете?
Я попыталась вспомнить Ребекку Шапиро. После основания этой программы я давала деньги на многие проекты, и это, должно быть, один из самых первых. Звездный Разум заметила мое затруднение и постаралась помочь.
– Молодая женщина. Очень печальная. Пела для нашего народа мелодии, сочиненные вашим покойным Вольфгангом Амадеем Моцартом. Мне они очень нравились.
– А, эта Ребекка, – сказала я не очень искренне. Я ведь оплатила перелет сотням Ребекк, Карлосов или Джейн, которые согласились быть гражданскими послами человечества. Согласились, потому что на Земле были несчастны. Это обязательное условие. В противном случае зачем им было бы покидать места и людей, к которым они никогда не вернутся?
Ведь в Ядре, как и во всех черных дырах, время замедляется.
Я знала, что это значит. Если вы оказываетесь в черной дыре, где за один день Снаружи проходит несколько столетий, ваши проблемы стремительно стареют. Замедление времени лучше самоубийства – хотя, если подумать, оно очень напоминает самоубийство наоборот. Сами вы не умираете, но, пока вы отсутствуете, все те, кто причинял вам неприятности, умрут – вообще все, с кем вы были знакомы.
Я желаю добра всем этим моим послам. Надеюсь, им это поможет… но мне пребывание в черной дыре нисколько не помогло.
После того как я познакомилась со всеми на «Фениксе», смотреть особенно было нечего. Я переоценила расточительность получателей моих средств. Терпл вообще не была расточительна. Если не считать изобильной растительности – а она существовала главным образом для освежения воздуха, – «Феникс» оказался почти лишенным типичной внутренней обстановки космических кораблей. Были, конечно, спальные помещения для работников, было несколько общих помещений – одно особенно большое, куда я сначала и вошла, плюс столовая с автоматами для раздачи напитков и сетками под скобами на стенах, чтобы ваша еда не улетела, плюс несколько небольших помещений, где можно было послушать музыку или посмотреть виртуальные картины, если нужно развлечься. Все остальное – склады и, конечно, механизмы и инструменты, необходимые «Фениксу» для работы. Терпл не стала показывать мне механизмы. Я и не ожидала от нее этого. Это дело корабельного мозга, и такие установки всегда под замком, чтобы никто не мог их повредить, даже случайно. И вот, если только не найдется болван, который откроет запечатанные помещения, смотреть на корабле особенно не на что.
Когда со знакомством было покончено, Терпл все-таки настояла на чашке чая – точнее, это была капсула с чаем, – и, пока мы пили, держась одной рукой за скобы, сказала:
– Пожалуй, это все, Клара. О, минутку. Я еще не представила вас нашему корабельному мозгу. Ганс. Поздоровайся с мисс Мойнлин.
Низкий приятный мужской голос сказал:
– Здравствуйте, мисс Мойнлин. Добро пожаловать на борт. Мы надеялись, что вы нас посетите.
Я ответила на приветствие и на этом остановилась. Мне не нравится болтать с машинным разумом, за исключением моего собственного. Допив чай и сунув пустую капсулу в щель, я сказала:
– Что ж, перестану вам мешать. Хочу ненадолго вернуться на свой корабль.
Терпл кивнула, не спрашивая почему.
– Примерно через час у нас обед. Не присоединитесь? Ганс очень хороший повар.
Неплохая мысль.
– С удовольствием, – ответила я.
Провожая к шлюзу, она посмотрела на меня искоса.
– Послушайте, – сказала она, – мне жаль, что мы не ведем радиопоиск. Это совсем не означает, что на планете никогда не было цивилизации. В конце концов, если бы кто-нибудь прослушивал Землю до начала XX века, он тоже не получал бы никаких радиосигналов, хотя человечество уже существовало.
– Я это знаю, Джун.
– Да. – Она кашлянула. – Не возражаете, если я задам вопрос?
Я ответила:
– Конечно, нет.
При этом я имела в виду, что она может спрашивать обо всем, что ее интересует. А вот отвечу ли я, это совсем другое дело.
– Вы потратили очень много денег – на случай, если
