то, что имеем.
Поверьте, мы все.
Антон шел по тропинке, загребая грубыми, не по размеру большими ботинками листву. Не шел даже, а брел. Точнее сказать – шаркал по лесу.
Сквозь сетку веток берез, осенними часовыми стоящих вдоль полоски земли, слева виднелось поле – голое по сезону. Вспахано было под пар, весной карантин, а потом… Так с прошлой осени и брошено, получается: год в топку. Унылая пора, очей… Да нет, с очарованием было туго. Хотелось побыстрее добрести до сторожки, сказать дяде Прохору, что его ждет председатель, выпить горячего чая – если предложит, конечно, и назад.
Поле все в ямах, видны оплавленные пятна земли, да и березы теперь не ровным рядом, есть в нем провалы, как в щербатом рту. Несколько повалено, обходить приходится.
А что делать – охота проходила и здесь.
– Кра! – неприятно резанув воздух, гаркнула с одной из веток ворона.
Шумно завозилась, сбивая вниз труху и наконец взлетела по своим птичьим делам. Антон остановился и, подняв голову, проводил ее взглядом, зябко потирая ладони. Ноябрь же, снег скоро ляжет, холодно. Ветер этот еще… Варежки бы, но вроде как рано.
– С-сука, – сказал он вслед птице. – Напугала, тварь!
На самом деле ворона – только повод выругаться, не в ней проблема. Да и напугать Антона с некоторых пор сложно, уж точно не птице это под силу. Когда появились охотники, а потом дичь, страшно было до одури, а потом… Потом притерпелся. Уснул душой, хоть и казался со стороны обычным деревенским мальчишкой – щуплым, лет четырнадцати на вид, в стеганой телогрейке, облезлом кроличьем треухе – сером, как та ворона, и в отцовских ботинках не по размеру.
А в глаза заглянуть – там как стекло на морозе. Непрозрачное все, льдистое.
– Срочно позови Прохора, срочно… Охотники вечером приедут, конечно, – бурчал он себе под нос, передразнивая председателя. Хотелось пнуть кучу листьев, да ботинок жалко – слетит, прыгай на одной ноге, ищи его. А в портянке, слишком толсто намотанной, чтобы хоть как-то удержать обувку, на листья наступать не хотелось. Промокнет – и ходи потом, терпи. Земля уже мокрая. – Чего спешить? Никуда мы не денемся… Ни дядька, ни я. Ни сам председатель, язви его под дых.
Это да. Деревня их, со смешным названием Чебарьки, окрестные поля, речка, кусок леса, где и сидел сейчас в сторожке дядя Прохор, теперь – словно Зона из старых фантастических книг. От отца две полки таких осталось – «сталкер» там, «метро», стиксы всякие. Про выживших, про мутантов, радиацию и сбор хабара. Антон и сам их перечитал, и приятелям давал. В практическом смысле ничем не помогло, конечно. Да и не могло бы помочь, зато удивление вызвало – кое-что авторы с незнакомыми фамилиями угадали здорово. Точно. Особенно про…
– Кра! Кра!..
Вот неуемная тварь, так и кружит неподалеку. Каждому ясно станет, что есть кто-тона тропинке. Правда, бояться некого: волков в лесополосе отродясь не было, а теперь и не будет. Откуда им взяться? Ни лис, ни кабанов, одни птицы остались в лесу. Люди-то в деревне – и те наперечет. И коровы опять же на ферме так и сгинули, за них мать сперва переживала больше всего. Потом привыкла, конечно. На все Чебарьки две коровы осталось – у бабы Зои и у Степановых. Бабка ничего, иной раз угощала молоком, а Степановы – жлобы, конечно. Творог на продажу, сыр на продажу.
Куда им эти деньги теперь? Верят, что все как раньше станет, не иначе. Оптимисты.
Антон свернул с тропинки вправо, углубился в лес. Березняка здесь не было, только темные дубы местами, ольха и осины. Мрачно, но где оно теперь весело?
Ветки на ветру поскрипывали, шуршали.
До сторожки рукой подать. Раньше бы лай Верного было слышно, но охотники собак не любят, всех забрали первым делом, вот и дядя Прохор, даром что вдовец, совсем один остался. Иной раз кажется – он сам готов завыть от тоски, но нет – крепится. Сидит сейчас там один как сыч, но к людям идет редко. Только если зовут, или когда еда кончается: в лесу по осени ничего уже не найдешь.
– Кра!
Ну не сволочь, а? Подлетела поближе и прямо над головой каркнула.
Антон сплюнул, стараясь не ругаться зря. Это только городские матерились напропалую, словам меры не знали, а он – не такой. Почти взрослый же, надо солидно себя вести. Городские… Интересно, у них там изменилось что–то, или они и не заметили, что нет в жизни больше никаких Чебарьков? Никто и не пытался искать?
Не верится что-то. Там же и полиция, и армия, и ученых всяких куча, должны ведь заинтересоваться, куда полторы сотни граждан подевались. Вместе с землей и лесом.
С того летнего дня, когда Мишка-танкист бежал по центральной улице с криками: «Замуровали, демоны!» прошло четыре месяца. Понес его черт на тракторе за бутылкой в соседнюю деревню, а дорога обратно и привела. Мишка на предмет выпивки человек был упрямый, трижды еще попробовал. Через мост и до пригорка – без проблем, а дальше снова оказывался на въезде в Чебарьки со стороны поля. И ведь не спятил, видели его, как он гонял на тракторе туда-сюда, просто до его воплей и внимания не обращали.
Хотя нет, не с этого началось: сперва свет выключился. Электричество иссякло, в смысле, но это дело привычное, пару раз в месяц так бывало и раньше, особенно в ветренную погоду.
Сначала подумали, опять у Мишки белая горячка, слишком уж часто прикладывался к бутылке. Но потом, когда председатель расспросил, задумался, взял его с собой и увез на «ниве» в сторону райцентра, а потом появился с другой стороны, перепуганный не меньше Мишки, и остальным не по себе стало.
Поля, дорога, столбы с проводами, лесок на горизонте – ничего никуда не делось. Только уехать, уйти – и даже уплыть, Степанов-старший вон пробовал на моторке – никуда больше не получалось. Как ножом кто вырезал неровный кусок пирога, замкнув все пути-дороги в кольцо. Идешь на север – вернешься в деревню с юга. И так везде, хоть по дорогам, хоть по лесу, ломая ветки и чертыхаясь. И, главное, никто самой этой границы, когда направление «от» превращалось в путь обратно, не замечал.
Стали Чебарьки сами по себе. Эдакая станция из книг про метро, только на поверхности.
Без фермы, без связи с внешним миром, ясен пень, без связи – мобильники дружно показали отсутствие
