Пройдя дюны, Лето на некоторое время потерял душевное равновесие, которое восстановилось после того, как он вырвался на галечный простор срединной Пустыни и отдался ощущению «окаменевшего океана» с застывшими волнами. Он повернул к югу вдоль линии холмов.
Лето знал, что чувства многих людей бывали оскорблены его ощущением судьбоносности Пустыни. Люди чувствовали себя здесь неловко и старались повернуть назад. Однако Сиона не могла повернуть назад. Всюду, куда она бросала взгляд, была Пустыня, и эта Пустыня требовала узнавания и признания. Она ехала на его спине молча, но он знал, что она смотрит на Пустыню во все глаза. В ее душе начинали шевелиться старые-старые воспоминания.
Он двигался по Пустыне уже около трех часов, добравшись до китообразных дюн, достигавших в длину ста пятидесяти километров, и изогнутых в направлении господствующих ветров. За этими дюнами пролегал каменный скалистый коридор, ведший в область звездных дюн высотой около четырехсот метров. Наконец они достигли заплетенных дюн — высокие электрические заряды в атмосфере и высокое давление подняли его настроение. Лето понимал, что такие же чувства скорее всего испытывает и Сиона.
— В этих местах родились песни Золотого Пути, — сказал он. — Они превосходно сохранились в Устном Предании.
Сиона не ответила, но Лето знал, что она хорошо его слышит.
Лето замедлил темп и принялся рассказывать Сионе о фрименских древностях. Она слушала его с нарастающим интересом. Время от времени она даже задавала ему вопросы, но он чувствовал, что вместе с интересом растет и ее страх. С этого места не было видно даже основания башни Малой Цитадели. Не было видно ничего рукотворного. Она, скорее всего, подумала, что он старается развлечь ее, чтобы потом обрушить что-то зловещее.
— Именно здесь зародилось равенство наших мужчин и женщин, — сказал он.
— Ваши Говорящие Рыбы отрицают такое равенство, — отпарировала Сиона.
Ее голос, полный недоверия, был гораздо лучшим локатором ее положения на его спине, чем сама ее скрюченная фигурка. Лето остановился между двумя заплетенными дюнами и дал стихнуть вихрю кислорода, вырывавшемуся из хвоста.
— В наше время все стало не так, как прежде, — сказал он. — Но у мужчины и женщины эволюционно выработались разные задачи. Однако у фрименов была жесткая взаимозависимость. Это равенство было залогом выживаемости.
— Зачем вы привезли меня сюда? — зло спросила Сиона.
— Оглянись, — ответил он.
Лето почувствовал, как Сиона повернула голову назад. Помолчав, она заговорила:
— Что я должна увидеть?
— Мы оставили какие-нибудь следы? Ты можешь сказать, откуда мы пришли?
— Поднялся небольшой ветер.
— Ты хочешь сказать, что он скрыл следы?
— Кажется, что… да.
— Эта Пустыня делает из нас то, чем мы были и чем мы остаемся, — сказал он. — Это настоящий музей наших традиций, и ни одна из них в действительности не утеряна.
Лето заметил небольшую песчаную бурю, прошедшую на южном горизонте. Сиона тоже, без сомнения, ее разглядела. Впереди бури поднимались полосы песка и пыли.
— Почему вы не хотите сказать, зачем я здесь? — снова спросила Сиона. В голосе ее явственно звучал страх.
— Но я уже сказал тебе.
— Вы ничего мне не сказали.
— Как далеко от башни мы отошли?
Она задумалась.
— Тридцать километров? Двадцать?
— Дальше, — сказал он. — Я могу двигаться очень быстро по своей земле. Разве ты не чувствовала ветер на своем лице?
— Чувствовала, — ответила Сиона. — Но зачем вы спросили, как далеко мы отошли от башни?
— Сойди с меня и стань так, чтобы я видел тебя.
— Зачем?
Хорошо, подумал он. Она думает, что я брошу ее здесь и умчусь с такой скоростью, что она не сможет меня догнать.
— Сойди, и я все тебе объясню, — сказал он.
Она соскользнула с его спины, обошла и приблизилась к его лицу.
— Время движется быстро, когда чувства полны, — сказал он. — Мы двигались больше четырех часов и прошли шестьдесят километров.
— Почему это так важно?
— Монео положил в карман накидки сухой паек, — сказал он. — Поешь немного, и я все тебе расскажу.
Сиона нашла в кармане кубик сухого протомора и, глядя на Лето, начала жевать его. Кубик был аутентичен старинному фрименскому. В него было даже добавлено немного меланжи.
— Ты почувствовала свое прошлое, — сказал он. — Теперь ты должна приобрести чувствительность к будущему, к Золотому Пути.
Она проглотила кусок.
— Я не верю в ваш Золотой Путь.
— Если тебе суждено выжить, ты в него поверишь.
— В этом и заключается ваше испытание? Верь в путь Великого Бога Лето или умри?
— Тебе не надо верить в меня во что бы то ни стало. Тебе надо поверить в себя.
— Но тогда зачем мне знать, насколько далеко мы ушли?
— Чтобы понимать, сколько тебе придется идти. Она коснулась рукой щеки.
— Я не…
— Ты сейчас стоишь непосредственно в центре бесконечности. Оглянись и пойми, что такое бесконечность, в чем ее сокровенный смысл.
Она посмотрела вправо и влево. Вокруг была Пустыня в своей нетронутой величавости.
— Мы пойдем из нашей Пустыни вместе, — сказал он. — Ты и я.
— Вы не пойдете, — зло огрызнулась она.
— Это фигуральное выражение. Но ты пойдешь. В этом я тебя уверяю.
Она посмотрела в направлении, откуда они пришли.
— Вот почему вы спрашивали о следах.
— Если бы даже они сохранились, ты не смогла бы дойти обратно. В Малой Цитадели нет ничего, что помогло бы тебе выжить.
— Даже воды?
— Ничего.
Она отстегнула трубку, отсосала оттуда немного воды и пристегнула трубку на место. Он заметил, с какой тщательностью она запечатала конец трубки, хотя не застегнула клапан рта, но Лето слышал, что отец предупреждал ее об этом. Сиона хотела оставить рот свободным для разговора.
— Вы говорите, что я не смогу бежать от вас, — сказала она.
— Беги, если хочешь.
Она обошла Лето кругом, осматривая пустынную окрестность.
— Есть поговорка об открытой Пустыне, — сказал он. — «Одно направление ничуть не лучше другого». В какой-то степени это верно и сейчас, но для меня это не имеет значения.
— Значит, я не вполне свободна покинуть вас, если захочу?
— Свобода — это довольно одинокое состояние, — заметил Лето.
Она указала на крутой склон дюны, на которой они остановились.
— Но я могу спуститься и…
— Будь я на твоем месте, Сиона, я не стал бы спускаться здесь.
Она посмотрела на него горящим взглядом.
— Почему?
