за плечо, развернул и начал толкать вперед, приставив нож острием к горлу:
— Только отвлечешь их. Только отвлечешь.
Алиса вдруг остановилась:
— Иди в жопу.
— Что? — он надавил ножом сильнее.
— Ну и? — Алиса не сдвинулась с места. Так они постояли, потом мужик отнял нож от горла и сделал шаг назад:
— Чокнутая какая-то.
Алиса заторможенно пошла к ящику с песком, подобрала бутылку, ударила ею о край, и со стеклянной розочкой в руке вернулась к чуваку. Он выставил перед собой нож:
— Убью.
Алиса резанула его по жилам на кулаке. Мужик, выронил нож и зажал брызжущую кровью кисть. Алиса прискоком оказалась почти вплотную к нему, чуть сбоку, обняла за спину и воткнула розочку в живот. Еще. Еще.
Отошла. Чувак глядел вниз, как по футболке расползается, от темнеющих пробоин, красное.
— Алая роза эмблема печали, — сказала Алиса.
Тип развел в стороны мускулистые руки и рухнул на колени. Алиса черкнула розочкой по кадыку. Мужик запрокинул голову. Осел назад и так застыл.
— Всякому его мера, — почему-то возникли слова, и Алиса не знала, проговорила она их вслух или в голове.
К ним, ускоряясь, стягивались привлеченные зомби. За переулком, дальше по Телиги, у остановки был зеленый троллейбус. Алиса видела такие только в другом месте Киева, на Левом берегу, целые стада таких троллейбусов паслись на улице Пуховской, что в бескрайней луговине среди болот. На крыше троллейбуса лежал человек в бейсболке. Он подавал Алисе знаки. Она показала ему розочку в своей обагренной чужой кровью руке. Там возле троллейбуса, на остановке под каштанами ходили зомби, наверное они ждали свой маршрут.
Алиса окинула взглядом ряд ларьков. Витрины, выстроенные рядами напитки, закуски, сладости. Подобрала с земли нож — на лезвии была маркировка AUS-8A. Сдвинула к середине пластину в темной металлической рукоятке, сложила нож, сунула в карман джинсов.
Свернула в переулок. Мертвецов там было поменьше, потом и вовсе пропали — так, маячили в отдалении. Алиса смутно понимала, что надо сворачивать куда-то левее, чтобы дойти до Щусева. Кажется, всю жизнь прожила рядом, нет чтобы облазать окрестности в радиусе километра. Вообще она жила не совсем на Щусева, а на перпендикулярной Вавиловых, но все говорили почему-то «на Щусева», и она так говорила.
Черт, куда же теперь? Мимо какой-то школы, вернее её стадиона, по дорожке между ним и захолустным островком частного сектора, Алиса выбралась на перекресток и двинулась под каштанами налево, обходя уже саму школу. За копийной оградой никого не было. С другой стороны из-за заборов выглядывали разношерстные особняки. На одном, попроще, Алиса прочитала табличку с названием улицы — Бакинская.
Хмурились тучи, вот-вот должна была разразиться гроза. Алиса добралась к большому распутью, около котельной с торчащей в небо полосатой трубой. Смотрите-ка — труба!
Впереди, у близкого, следующего перекрестка, окруженного хрущовками, наблюдалось оживление — мертвецы ходили. «Мне туда», — подумала Алиса. Она узнала здание справа, через дорогу от котельной — обложенное плиткой, трехэтажное, старенькое. Детскуая поликлиника. Свернула вдоль него, по периметру частного сектора, промеж ним и длинными советскими девятиэтажками. Труба оставалась всё дальше за спиной, а значит, Алиса всё более уходила прочь от родных мест.
Но тут было спокойно. Алиса жадно искала глазами таблички, чтобы уловить знакомые. На пересечении, где к Бакинской, встык к серой панельной громадине примыкала из частного сектора улочка Бугорная, Алису посетило странное видение — почти такое же место, но другой город, Саратов. Прямо на Алису шли четверо — молодая женщина, седой статный бомж, потом другой бомж, гладко выбритый и с военной стрижкой, да небритый мужчина с ярко-зелеными короткими, дыбом стоящими волосами. Женщина произнесла несколько раз слово «Очкино». Видение рассеялось.
Панельный дом показался Алисе сосредоточием зла. Это был тыл здания, без парадных, и тысяча стекол отражала свинцовые тучи. Ни балконов, ни промежутков — сплошные окна. Что за чудеса? На Алису глядели затаившиеся люди. Она подняла у обочины большой камень и кинула им по стеклу. Камень попал в бетонный блок пониже. Алиса погрозила всем кулаком и стала обходить дом.
Во дворе, на пригорке над гаражами, где тропка сбегала мимо их сетчатой ограды в овраг, на Алису напала мертвая девочка-подросток, вставшая резко из-за серого автомобиля. Алиса обеими руками столкнула ее с горки и пошла по двору, вынимая и раскладывая нож. Около подъезда ходил покойный дворник в коммунальной форме, и подле машины шлялась коротко стриженная женщина в беговом костюме, лицо ее было перемазано засохшей кровью. Алиса обогнула двор по низине со спортивной площадкой, и вышла бы ею на улицу, кабы не забор — пришлось вылезать во двор к примыкающему второму дому, из проулка которого Алиса выбралась на достаточно широкую улицу, спускавшуюся в глубокую лощину.
Чуть выше, на перекрестке, она увидела детскую поликлинику. Алиса выругалась.
Местность тут была известна. Теперь главное дойти до дома. Алиса ненавидела с детства улицу Ольжича. Потому ли, что ее водили сюда в поликлинику, или когда маленькой еще ехала на велике вниз, к дикой речке Сырцу — можно было долго, ой долго не крутить педали — и вот одна из педалей отвалилась, а другая бешено закрутилась сама по себе, и Алиса с выставленной в сторону ногой неслась, а скорость всё нарастала — и ей казалось, что это сон, а такие сны завершаются известно чем — пробуждением, и вот она со всей дури влетела в дощатый гнилой забор скромного, растущего из ямы домика, и не просыпалась потом очень долго, пока ее не отнесли какие-то люди в ту самую детскую поликлинику.
Свернув на Берлинского, где и в обычное время редко встречались пешеходы, Алиса уходила всё дальше в глушь бетонных заборов, сонных общаг с вывешенными на веревочках перед окнами носками и бойницами маленьких кухонь, потом начались хрущовки, граничащие с кварталом двухэтажных бараков — совсем всё знакомое, и вот улица Подвойского, зеленая, в каштанах и акциях, только вымороченная, будто раннее утро — всех как ветром сдуло.
Алиса не встретила тут ни зомби, ни ставших привычными луж крови на полу. Она шла на автомате. Ей казалось, что она спит. Подозрительно всё хорошо. Никто не лезет со всех сторон с разинутыми ртами. Не надо прыгать в пропасти, лезть на горы.
У выбоины в асфальте, где она всегда спотыкалась — на своей волне — свернула во дворы, чтобы не светиться на улице. Она так делала при том поганом карантина из-за короны — ходила дворами, без маски, чтобы не видели патрульные машины.
Родной угловой дом, одно крыло на
