на психоэмоциональное состояние объекта. Будьте осторожны.
Ясно. Полагаю, чем выше потенциал шарика, тем сильнее он бьёт по мозгам.
— У тебя было что-то подобное? — спросил Семён.
Информация — это ценность. Особенно о таких вещах.
— Да, что-то вр̀оде того, — ответил я. — Если хочешь исцелять тр̀авмы, то смело активир̀уй этот шар̀ик. Воздействие на психоэмоциональное состояние тем сильнее, чем выше потенциал шар̀а.
— Думаешь? — неуверенно спросил Семён.
— В конце концов, р̀ешение пр̀инимать тебе, — ответил я. — Не думаю, что это ср̀аботает с исцелением укусов от зомби, ведь это было бы слишком легко, но я бы всё р̀авно пр̀овер̀ил, окажись на твоём месте.
Там так и написано, что дарованная шариком магия способна залечивать лёгкие и средние травмы, а укус зомби, убивающий за десяток минут, явно относится к травмам сверхтяжёлой степени тяжести.
— Мне пор̀а идти, — произнёс я. — Удачи, господа.
— И тебе удачи, — задумчиво произнёс Семён.
Стихийные дружинники вразнобой пробурчали что-то вроде «бывай, не пропадай», после чего направились вслед за своим лидером, пристально смотрящим на свой серебристый шарик.
Не сомневаюсь, что они забили уже приличное количество мертвецов, поэтому почти у каждого из них есть свой шарик. И только им решать, принимать ли проклятый дар, способный сделать остаток их жизни незабываемым. Коротким, но незабываемым.
— Гр̀он-мэр̀! Выбр̀асывай мне вещи! — позвал я.
— Я тебе клюкой огрею, если ещё раз так меня назовёшь, бестолочь! — донеслось с балкона. — Лови!
На чёрную весеннюю землю, в которой едва-едва успели проклюнуться первые ростки дикой травы, упала дедовская фуфайка, а также связка одноразовых рабочих перчаток.
— Спасибо! — крикнул я бабушке, после чего начал собирать рабочую экипировку.
— Тряпки возьми ещё, чтобы головы накрывать — негоже, чтобы мертвецы непокрытыми лежали! — в балконное окно начали вылетать куски ветоши.
Собрав всё, я направился в подъезд.
Два слоя перчаток на руках, дедовская фуфайка — выглядел я, наверное, очень странно и нелепо. Император Наполеон I Бонапарт на общественных работах, иначе и не назвать.
Работал быстро и без нытья — сельские парни, вроде меня, никогда не чураются работы. Это городские ребятишки, порой, не способны даже уроненный мимо урны мусор поднять.
Стало немножко стыдно, потому что я подумал о мусоре во время уборки тел из подъезда.
От мертвецов, вопреки опасениям, не воняло тухлятиной. Да и откуда бы? Зомби появились, если верить новостным лентам, недавно, но массово — они не успели подгнить, если у них вообще начнётся процесс гниения. Нигде не говорилось, что наш зомби-апокалипсис будет точь-в-точь по канонам Джорджа Ромеро.
У нас свой зомби-апокалипсис, самобытный, с отечественным колоритом…
Когда восьмое тело было вытащено к подъезду и накрыто последним куском ветоши, найденным бабулей на нашем балконе, я вернулся в подъезд и наткнулся там на Михаила, вооружённого скалкой.
— Очень плохое ор̀ужие для самообор̀оны, — произнёс я. — Ты собр̀ался обор̀оняться от теста?
— Ну, ты же сам сказал, что надо что-то, что способно проломить череп… — очень неуверенно произнёс Михаил.
— У тебя дома нет топор̀а или молотка? — поинтересовался я, проходя мимо соседа.
— Есть, но… — Михаил замялся.
Я знаю, что это за «но». Топор или молоток — это же реально убить можно! Эх, кто-то просто не предназначен для того, чтобы выжить в том аду на земле, который нам готовит судьба.
— Если ты не готов убивать, твоя семья не выживет, — произнёс я, после чего постучал в дверь своей квартиры. — Спр̀ячь эту скалку подальше и воор̀ужись чем-нибудь посолиднее. Ты ведь даже не насмешишь мер̀твецов, потому что они не понимают юмор̀а.
Гр̀он-мэр̀ открыла дверь, впустив меня в квартиру. Михаил так и остался стоять на ступеньках, в нерешительности и смятении.
— Долго провозился, — недовольно произнесла моя бабуля.
Ей восемьдесят шесть, давно пора к праотцам или на больничную койку, чтобы грозить вычеркнуть всю родню из завещания. Но Агата Петровна Верещагина, вопреки статистическим прогнозам, всё ещё на ногах и деятельна.
Пусть у неё ноют кости, артрит и вообще, у стариков жизнь не сахар, но она не прекращает активно жить, скорее, вопреки, из принципа.
Абсолютно седая, с морщинистой кожей, покрытой старческими пятнами, но с признаками былой красоты — я не с пустого места обладаю актёрской внешностью, а отчасти и от бабушки. Вообще, если посмотреть на фотографии из молодости моих дедушки с бабушкой, кажется, что это кадры из какого-нибудь фильма — настолько они там красивы и свежи. Может, это так действует очарование давно минувшей эпохи, может, это просто фотоаппараты тогда были не слишком совершенны, не знаю.
Ростом бабуля метр шестьдесят с лишним, весит мало, но это годы и повышенная старческая активность — я столько в день не хожу, сколько она носится по инстанциям, выбивая из буржуазного режима всё, ей причитающееся. Голубые глаза её, чуть поблеклые от прожитых лет, смотрят живо, бодро, с вызовом, ежедневно бросаемым смерти.
— Чай будешь? — спросила она.
— Когда бы я отказывался? — усмехнулся я.
— Что на тебе надето? — подозрительным взглядом осмотрела меня бабуля. — Не кажется ли тебе, внучок, что сейчас несколько неуместно шарахаться по улицам в образе Наполеона?
— Я объясню всё за чаем, — пообещал я.
— Дверь закрой, остолоп! — прикрикнула на меня Агата Петровна.
Щёлкнул замок, после чего я разулся и прошёл в ванную. Кровь мертвецов проникла через два слоя перчаток, поэтому пришлось отмывать руки хозяйственным мылом. Отмечу, что в ванне стоит десяток пятилитровых бутылей, по крышку заполненных водой. Бабушка, как я уже говорил, не любит сидеть без дела.
На кухне я увидел целые батареи солений — вероятно, это инвентаризация стратегических запасов. Думаю, даже если я не пойду скоро на закупку консервов, соли, сахара и прочего, мы можем протянуть тут очень долго.
Зашипел электрочайник, включенный бабушкой.
— Рассказывай давай, милок, — села бабуля за кухонный стол. — И маску поганую свою сними.
Я тут, год назад, провёл капитальный ремонт. Десять квадратных метров кухни сейчас блистали белым мрамором, немецкой бытовой техникой, а также пафосными светильниками итальянского дизайна — я, честно сказать, зажиточный актёр. За второго «Беса» мне отвалили столько, что хватило бы на приобретение квартиры в центре, но я решил, что с бабулей жить как-то комфортнее и выгоднее. Всегда есть, что покушать, а ещё я не хочу бросать её доживать старость в одиночестве. Это было бы как-то безответственно.
— Р̀ассказ кор̀откий, но насыщенный, — начал я, снимая маску. — Всё началось с того, что мы начали давать спектакль. Вышел я, значит, на сцену, звукорежиссёр налажал с музыкой, все нервничали…
— Давай без прелюдий, — попросила бабуля. — Что за приступ благородства и попытка спасения какого-то там педагога? И как ты убил
