***
Багровый плащ Огнепоклонников с Бориса содрали, вероятно, при схватке. Он был в обыкновенных на вид рваных джинсах, коротких сапогах и грязной рваной безрукавке, вылезшей из-за пояса. Наручи или перчатки с крагами, которые я видел при нашей самой первой встрече, исчезли вместе с плащом. Волосы на обожженной половине головы сгорели начисто, лишь кое-где торчали некрасивые пучки, а один глаз стянуло высохшей пергаментной кожей. Глаз на здоровой стороне налился фингалом, но смотрел злобно и неукротимо.
Все советники находились здесь, иначе пленника в плановом порядке провели бы в становище или зарубили на месте. Но на сей раз, на счастье Бориса или на его горе, весь совет праздновал, а патрульные решили над пойманным ворогом покуражиться.
Патрульный продолжил — громко, зычным баритоном, чтобы все слышали:
— Ну что, советники, будем с ним делать? Голову его уродливую с плеч или колодки надеть да к симплам отправить?
Тот патрульный, что заговорил первым, возразил:
— Да не станет он честным Отщепенцам служить! Разве по взгляду его волчьему не видно? Дождется ночи и перережет глотки всем, до кого дотянется.
Я внимательно следил за этим неожиданным представлением. Как по мне, так патрульные вели себя с советниками немного развязнее и наглее, чем следовало бы в этой ситуации. Они вроде спрашивали мнение и ждали, что решит совет, но при этом делали это чуть ли не вызывающе, куражась и много болтая. То, что у Отщепенцев нет строгой иерархии и дисциплины, я уже понял. И это в высшей степени необычно для военизированного общества. Во время боевых действий они тоже так себя ведут перед начальством?
Заговорил Джером, не вставая из-за стола:
— Волю его подавить не проблема. Будет, как щенок, следом ходить да руки лизать.
У Бориса дернулось изуродованное лицо. Испугался! Он понимал речь Отщепенцев, и неудивительно — Кира-то тоже понимает. Раньше, впрочем, я считал, что она научилась южному диалекту по книгам.
Тут впервые на моей памяти развезла уста чернокожая и дредоносная Нэнси. Судя по голосу и тому, как она раскачивалась, было понятно, что она изрядно пьяна.
— Лизать не только руки заставим!
И громогласно захохотала. Смех подхватили другие Отщепенцы и Отщепенки.
— Ты, Рик, не хитри! — сказал Джером светловолосому патрульному. Повернулся к темноволосому: — И ты, Ворон, тоже! Вижу я, зачем вы его в плен взяли и сюда привели! Скучно на посту стоять, небось? Захотели душу порадовать хорошей схваткой? По кругу пленного пустить?
Патрульные неловко заулыбались. Джером попал в точку.
Рик оглянулся на оставшихся троих патрульных и рявкнул:
— Ну? Чего уставились? Галопом на пост! Мы позже подъедем. Хурр!
— Хурр! — эхом отозвались трое патрульных. Стегнули лошадей и с грохотом унеслись в ночь, держа факелы высоко над головами.
Джером легко поднялся из-за стола, вытер вислые усы и подошел к Борису, ничуть не страшась возможного нападения. Старый Отщепенец медленно поднял руку и положил пальцы на лоб пленника. Борис попытался увернуться, но патрульный дернул за веревку, которая связывала его кисти. Когда Джером все же коснулся Бориса, тот застыл и закрыл глаза.
— Хм-м-м… — пробурчал Джером. — Злобы много… Но не к нашему народу и какому-либо еще… К человеку… Разглядеть не могу, туман красный затмевает…
Он убрал руку, и Борис, словно проснувшись, отшатнулся, захлопал зенками.
Джером спокойно поинтересовался у него:
— Кого преследуешь, симплый дорожник?
Борис сглотнул и хрипло прорычал:
— Не твое дело, старый ты выродок! Вели казнить меня и кончай болтать!
Джером одобрительно поцокал языком.
— Сколько силы в тебе, да не той стороной она к тебе повернута! Попался бы ты мне, когда моложе был, научил бы я тебя волшбе великой… Поздно уже.
Борис приподнял единственную бровь:
— Какой еще волшбе, дурень ты патлатый? Я человек, а не колдун, разве не видишь?
— Вижу, что стал бы ты колдуном, если бы нашел учителя в нужное время. Говорю же: поздно уже… Ладно.
Потеряв интерес к пленнику, он поворотился к Рику и Ворону:
— Не шпион он, а человек, местью одержимый. Есть такие личности среди человеческого рода. Кто его обидел и за что, не скажет, да и неважно это для нас.
Затем снова обратился к Борису:
— Раз не держишь на нас зла, дорожник, есть у тебя выбор. Прямо сейчас умереть без боли или сразиться за свободу. Победишь нашего — отпустим на все шесть сторон света. Но возвращаться не смей — смерти тяжкой предадим! Проиграешь — пожалеешь, что не выбрал быструю гибель. Ну как, согласен?
Борис не мешкал ни секунды, чем произвел впечатление не только на меня, но и на всех без исключения присутствовавших:
— Сражение! Но — без волшбы!
— Само собой, — усмехнулся Джером. — Биться будете без волшбы, одним своим умением и силой, по-симплому. Но иных правил не будет!
Ночной воздух наполнил одобрительный гул голосов.
Джером обратился ко всем присутствующим:
— Бро и сис! Дорогие мои! Кто из вас размяться не против? Сегодня собирались и без того бои устроить, но бои-то шуточные, без кровопролития и смерти, а тут вишь как получается? Поганое поле на нашу потеху развлечение послало! Ты, Олесь, хороший человек, раз такая оказия вышла!
При этих словах Борис глянул на меня, и рожа его перекосилась еще пуще. Узнал! Киру он, судя по всему, пока еще не заметил.
— А почему меня не спрашиваешь, старик? — просипел он своим сорванным басом. — Или испугался, что слабого Отщепенца выберу? Что опозорит он вашу славу хваленую? Или боишься, что тебя выберу?
— Среди Отщепенцев нет слабаков, — спокойно парировал советник. — Будь по-твоему, выбирай. Я и сам разомнусь, если на то твоя последняя воля.
Но я уже знал, кого выберет Огнепоклонник. Улыбка, похожая на гримасу, растянула губы пленника, и Борис тыкнул обеими связанными руками в меня. Люция, Нэнси и другие с любопытством уставились на меня, потом снова на Бориса.
— Вот его выбираю! Без волшбы, но и без других правил! Бой до смерти. Если поломаю его, уйду на все четыре стороны.
— Не на шесть? — удивился Джером. — Сторон-то у света шесть, а не четыре. Ну да ладно…
Он всем телом развернулся ко мне.
— Уж извиняй, бро Олесь, но таковы наши традиции. Отщепенец не бежит от схватки.
Люция схватила меня за локоть и зашептала:
— Быстрей убей его, не тяни! Вырви ему хоть глаза, хоть яйца! Я не хочу, чтоб ты сильно устал до нашего купания!
— Нет! — вдруг звонко крикнул кто-то. Я рывком повернул голову — так и есть: Кира вышла из-за стола симплов и шла к нам. — Борис, выбери меня! Я тебя убью собственными руками! За библиотеку, за мальчика, за твою ненависть!
— Моя ненависть не на пустом месте выросла и взлелеялась, — огрызнулся Огнепоклонник. Он почти не удивился появлению сестрицы — то ли все-таки успел ее засечь, то ли умело скрыл чувства. — Или забыла, за что тебя ненавижу?
В красноватом свете фонарей было видно, как побагровела Кира. Ранее она сняла плащ, иначе цвет щек сравнялся бы с цветом плаща.
“Что за новости! — подумал я. — За что он ее ненавидит? Что она наделала?”
Встряла Нэнси:
— Все интереснее и витиеватей! Семейная драма симплов! Твоя наложница, Олесь, знает этого человека? Не у него ли увел ты невесту?
Я не успел ответить. Борис пролаял, глядя на Киру:
— Так ты еще и наложница этого выскочки? Шлюха!
Кира поджала губы. Ноздри ее раздулись. Она обратилась к Джерому:
— Дозволь, пано, сразиться с этим человеком!
Я снова не успел вмешаться — на сей раз мне не дала раскрыть рта нетрезвая Нэнси:
— Нет-нет-нет, сис и бро! Так не пойдет! Коли эти два симпла — бывшие любовнички, доброй схватки не получится! Пусть сражается Олесь — уверена, он победит.
Публика зашумела, загомонила. Они были согласны, чтобы дрался с Борисом я.
Что ж, я не против. Во мне не было страха, когда я вышел из-за стола навстречу грязному и злому Борису. Меня переполняли злорадство и удовлетворение. Поганое поле — это поле чудес, и сейчас оно сотворило очередное чудо — подало мне Бориса готовенького на блюдечке.
