охраной как возможные лазутчики, даже если это младенец на руках матери. Пассажиров, караванщиков и оплативших охрану от других разумных отличали небольшие белые платки, повязанные на запястьях и плечах.
Вот из-за этой простой математики и получалось, что тракт хоть и короче, но грунтовой дорогой ехать всяко спокойней, проще и безопасней. К тому же мы частенько проезжали в километрах от скверных мест, или днём слышали дикий рёв из дальних лесов, куда уходили мощёные дороги. Но разумные в караване боялись не скверны, не монстров, не бандитов и не зверья. Они боялись чего-то другого.
Так получилось, что в своей телеге я оказался единственным пассажиром. Я прекрасно понимал, что на свете мало желающих ютится с ксатом, и новость об одиночестве воспринял положительно. Тем более что ехал я в закрытом полукруглым тентом кузове, и восседал на мягкой перьевой подушке, выданной караванщиком. Не стесняясь компании ящиков да мешков, я с удовольствием заворачивался в плащ, превращался в кожаный кокон и наслаждался теплом. С каждым днём весна забирала права у зимы, и я уже не так сильно мёрз, и куртка с магическим подогревом спасала, но всё равно старался лишний раз не рисковать.
Но в моём одиночестве был огромный минус. Я никого не мог расспросить об этой тайной опасности, а на привалах и ночлегах в устоявшуюся компанию пассажиров ксата не впустят. Приходилось довольствоваться разговорами шедших рядом разумных, примкнувших к каравану. Благо они все считали, что в кузове никого нет и много о чём говорили — но главного я так и не услышал ни от них, ни от конного разъезда. Они каждый вечер скакали по каравану, предупреждая о скором повороте на ведущую в лес дорогу.
И сегодня, когда вечернее солнце накренилось к горизонту — рядом с колонной телег в очередной раз проскакал наёмник.
— Боги милостивы к нам, — конник говорил громко, стараясь быть наверняка услышанным. — Мы добрались. Головная телега свернёт на путь с минуту на минуту.
— Как там, внутри? — робко спросил караванщик.
— Ничего и никого. Была чья-то ночлежка, но не меньше десятины дней назад.
— Великий Вагнуртон, хвала тебе! — восторженно прошептал караванщик, а затем отогнул полог тента и радостно посмотрел на меня. — Скоро приедем. Уж сегодня точно ночевать будем в тепле.
— Где именно ночевать?
— Через час увидишь.
После всего услышано сидеть в кузове уже не хотелось. Отогнув тент, я перелез через бортик и сел рядом с возницей. Караванщик поначалу сопротивлялся, да и места для второго разумного не было, но махнул рукой и продолжил следить за лошадью.
Я невольно вздрогнул от воздуха, наполненного сыростью от тающего снега. Идущие рядом с повозкой попутчики будто и не заметили моего появления, радостно переговариваясь о пройденной половине пути и скором ночлеге.
Среди примкнувших было очень много семей с детьми всех возрастов. Рядом с нами шла семья нутонов с мальчиком лет пяти, за весь день сильно уставшим и под вечер нашедшим пристанище на плечах отца. При словах о скором ночлеге мальчик оживился и принялась донимать папу стандартными детскими вопросами: а как скоро мы придём, а долго ещё идти, а что там такое будет, а чего мы в том городе будем делать, и другими подобные им. Отец мало того, что который день тащил за спиной солидного размера сумку, в каждой руке по котомке и вот ребёнка на плечах, так ещё был страшно уставшим и едва переставлял ноги — но спокойно отвечал сыну. Правда, односложно, ничего нового я так и не узнал.
Вскоре караван съехал с тракта на дополнительную дорогу, всё так же укрытую среди холмов — и существующая действительность меня озадачила ещё сильнее. Дорога начала медленно углубляться в землю, по сантиметру каждые несколько метров, а уклон полотна изменился во внутреннюю сторону. Когда дорога спустилась примерно на метра два — караван въехал в огромную арку, выложенную массивным жёлтым кирпичом в ближайшем холме. Высотой арка была достаточной для трёх телег, поставленных друг на друга, а шириной и все четыре разъехались бы без проблем.
Тоннель медленно уходил под землю, воздух полнился сыростью, но лёгкий ветерок дул в лицо. Зажглись фонари и факела, осветившие для простых разумных то, что я уже и так давно видел. Стыки между кирпичами везде были одинаковы, на всём протяжении туннеля, а в месте перехода каменной кладки дороги в кирпичную стену — там не было даже куцей травинки и клочка мха, будто им не за что зацепиться.
Караван спускался не меньше десяти минут, уйдя под землю на метра четыре, пока повозки не въехали в широченный зал, разделённый водосборной канавой на две равных части. То, что было дорогой, через два десятка метров от входа резко расширялось, углублялось на многие метры и превращалось в настоящий сточный канал, уходящий далеко в темноту для простых разумных, и в ещё одну широкую арку для меня. Сам же зал, шириной в десятки метров, высотой в три повозки и поделённый надвое каналом — с правой стороны закрывался стеной из камней с проходом в середине зала, где через канал проложен мост из кирпичей всё того же жёлтого цвета.
Телеги по вполне широкому мосту аккуратно проехали в правую часть зала, кем-то умным приспособленную под временную стоянку. За мостом нашу повозку остановил мужчина нутон плотного телосложения, с густыми бакенбардами и широким топором на поясе. Начальник охраны назвал цифру и жестом показал извозчику в сторону, ближайшую к основному входу в это непонятное сооружение. Оказывается, жёлтые стены были исписаны номерами. Караванщики без труда расставили телеги по местам и начали ухаживать за лошадьми. В это время авантюристы подхватывали некоторых разумных из примкнувших попутчиков, всучивали им в руки вёдра и вели к самой дальней стене зала. Оттуда разумные возвращались с вёдрами, полными воды, разнося её сначала основным участникам каравана и лошадям, а затем давая напиться и другим попутчикам.
Вскоре на полу, где были чёрные закопчённые отметины, уже горели костры, а в кастрюлях варилось кашло. Дым от костров поднимался к потолку, уходя наружу сквозь небольшие прямоугольные отверстия в новодельной стене из грубого камня. К сырости в воздухе примешались ароматы сливок и мяса с дымком. Кажется, такого же вкуса было и кашло, но я пытался осознать происходящее и вкуса не заметил.
Всё это место сверху выглядело как две параллельные прямые, левый и правый зал, соединённые посередине. Шириной залы были с десяток метров, а длиною в четыре полёта «Магической стрелы». Сводчатый потолок поддерживали квадратные колонны, стоящие
