– И как, они были вам за это благодарны?
Истор внимательно посмотрел мне в глаза.
– Вовсе нет, – ответил он прежним бодрым тоном. – Большинство, конечно, были, но трое пациентов, которые сами пытались лишить себя жизни, были чрезвычайно на меня злы. Называли меня такими словами, – доверительно добавил он, чуть понизив голос, – какие юные леди вроде вас никогда в жизни не слышали.
Я позволила себе короткий смешок.
– Однако так было только в самом начале, – продолжил доктор уже более серьезно. – Спустя какое-то время все они, без исключения, приходили ко мне и благодарили за то, что я помог им задержаться на этом свете. Когда-нибудь и вы это оцените, хотя наверняка не прямо сейчас.
Я промолчала. Я ценила… наверное. А впрочем, не все ли равно?
Истор пересел со стула на кровать, взял мою руку и пощупал пульс. Потом посмотрел горло, пощупал лоб, на секунду оттянул нижнее веко.
– А позвольте вас спросить, юная леди, – по-прежнему бодрым, чуть шутливым тоном осведомился он, – чем вам так уж не угодил этот свет?
Я подозрительно прищурилась. Неужели не знает? Мне казалось, весь мир уже должен быть в курсе, какой идиоткой оказалась невеста виконта Телбриджа.
– А чего в нем хорошего? – хмуро откликнулась я.
На душе было настолько паршиво, что не хотелось даже притворяться, изображая из себя хорошую и правильную девочку. А физическая слабость только добавляла мне лени.
– А разве хорошего мало? – осведомился доктор. – Вы молоды, красивы. У вас впереди вся жизнь. Вы даже не представляете, сколько радости вас еще ожидает. Скажите по секрету, сколько вам лет? Я понимаю, вопрос нескромный, но я же доктор, мне сказать можно. Если хотите, можете немного приврать и накинуть себе пару лет для солидности, – добавил он, подмигнув.
Я улыбнулась и ничего накидывать не стала.
– Семнадцать.
– Семнадцать! – мечтательно повторил Истор. – Какой чудесный возраст! Эх, когда мне было семнадцать, я… Впрочем, нет, об этом нельзя рассказывать молодым впечатлительным девушкам.
Я снова улыбнулась.
– Так вот, вернемся к сути нашего разговора. Скажите, например, вы любите шоколад?
Я не понимала, при чем здесь шоколад, но кивнула. Шоколад я любила. Особенно горький с орехами.
– Ну вот видите. А представляете себе, сколько шоколада вам предстоит еще съесть за долгие годы вашей жизни? И что, вы готовы так-таки взять и отказаться от всего этого сладкого великолепия?
Я попыталась улыбнуться. Если получить такое великолепие разом, мой живот этого не выдержит. Впрочем, о чем это я? Какой шоколад? Я даже не помню, когда ела его в последний раз. В пансионе нас крайне редко баловали чем-то подобным – несколько раз за все время, по большим праздникам. А в замке шоколад просто-напросто не водился. И, насколько я могла судить, не заведется. Уж точно не ради меня.
– И, поверьте мне, в жизни есть много других радостей, куда более важных, чем шоколад, – продолжал развивать свою мысль доктор.
Вот только меня он не убедил.
– Моей жизнью управляют другие люди. – Для разнообразия я в кои-то веки говорила правду. – Они решают почти все, от мелочей до самых ключевых моментов. Меня никто даже не спрашивает, чего я хочу. И не собирается спрашивать. Какие тут радости?
Я ждала, что он станет спорить. Говорить, что все совсем не так. Никто ничего за меня не решает, а если вдруг и решают, то исключительно ради моего собственного блага. Но доктор как-то сразу посерьезнел и, слегка прищурившись, сказал:
– Вы даже не представляете, как многое в своей жизни человек способен изменить, даже оказавшись в зависимом положении. Не скажу, что все. Но – многое. При условии, что у него есть цель и он не боится к этой цели идти. Верьте в свои силы, Вероника. Я отлично вижу, что они у вас есть. Вам остается только в них поверить.
– Я никому не нужна, – глухо сказала я, поворачивая голову набок, чтобы не встречаться с Истором взглядом. – Какая может быть цель у человека, который никому не нужен? Даже если есть силы?
– С чего вы так решили? – удивился он. – Будто вы никому не нужны? У вас же есть молодой и красивый жених!
Я прикусила губу. Молодой и красивый жених у меня был, только, как оказалось, все, что ему было нужно, – это моя кровь. Неужели Истор не знает, что все кончено? Ох… Ну конечно, он вообще ничего не должен знать про Эдмонда. И женихом моим официально по-прежнему считается совсем другой человек. Выходит, доктор говорил про него?! Это виконт-то молодой и красивый? Да он почти старик! И совершенно не красивый.
А доктор и вовсе продолжал говорить все более крамольные вещи:
– Он проявляет о вас искреннюю заботу. Он был чрезвычайно встревожен вашим состоянием.
– Виконт? Заботу? Ну да, конечно.
Я вдруг сообразила, что откровенность откровенностью, но плохо высказываться в адрес виконта может оказаться себе дороже. Однако меня, как это очень часто бывало, выдала мимика. Истор нахмурился, внимательно изучая выражение моего лица. Должно быть, сейчас начнет отчитывать, в лучшем случае поучать. Дескать, нельзя так говорить и думать о своем женихе и благодетеле. Но то, что в действительности сказал доктор, окончательно сбило меня с толку.
– Вы должны отнестись к нему снисходительно, Вероника. – На этом месте я подняла на него совершенно ошалелый взгляд. Снисходительно, к виконту? Ну да, вот уж кто нуждается в моей снисходительности! – Возможно, он не умеет проявлять заботу так, как следовало бы. Так, как вам бы этого хотелось. Но это неудивительно, учитывая то, через что ему пришлось пройти.
– А через что ему пришлось пройти?
В тот образ виконта, который пытался нарисовать Истор, я не верила ни на грош, но любопытство все равно пробудилось. Доктор нахмурился, кажется, пытался понять, действительно я ничего не знаю или только притворяюсь.
– Думаю, я не тот человек, которому следует вам об этом рассказывать, – произнес наконец он.
Ну да, конечно. А кто тот человек? Сам виконт? Вот прямо завтра он прибежит ко мне в спальню и начнет откровенничать. Впрочем, кое-что я все-таки успела узнать. От лекаря, который был не настолько щепетилен, как Истор.
– Я слышала, что он сидел в тюрьме за то, что совершил государственную измену, – осторожно заметила я.
– Бросьте, Вероника, вы же не думаете, что, если бы виконт действительно изменил короне, он бы спокойно жил сейчас у себя в замке, – сказал Истор, поморщившись.
Я пожала плечами. Откуда мне знать?
– Мог бы, если бы нашел способ избежать наказания. К примеру, дав большую взятку, – припомнила я еще кое-что из слов Эдмонда.
– Если бы его судили за убийство, за колдовство, за разбой – тогда да, – подтвердил доктор. – Но только не в случае государственной измены. Такие вещи не прощают, даже если дать хоть десяток огромных взяток. За исполнением приговора король следит лично. Так что раз лорда Телбриджа выпустили, значит, можете быть уверены: обвинение было ложным. Но, полагаю, вы понимаете, что даром такие вещи не проходят.
Дверь отворилась, и в комнату вошел предмет нашего разговора. Я вздрогнула и вся подобралась. В первый момент я решила, что виконт слышал весь наш разговор с доктором, включая последнюю его часть. Лишь потом поняла, что это маловероятно. Мы говорили негромко, а стены в замке толстые. Да и вообще трудно было представить себе виконта, стоящего в коридоре в согнутом виде, прижав ухо к замочной скважине.
– Проснулась? Ну как идут дела?
Последний вопрос был адресован Истору. Виконт подошел поближе, и я непроизвольно вжалась в кровать, задержав дыхание. Доктор покосился на меня с удивлением: видимо, такой эмоциональной реакции он не ожидал даже после нашего разговора. Неодобрительно качнул головой и прищелкнул языком, но потом обратился к виконту как ни в чем не бывало:
– Все хорошо. Я как раз рассказывал девушке, насколько находиться на этом свете лучше, чем на том.
– Справедливо, – сдержанно кивнул виконт. – На том свете ей делать совершенно нечего. Что скажете насчет ее состояния?
– Все уже практически в норме. – В голосе Истора зазвучали деловые интонации. – Еще пара дней постельного режима, и можно считать вопрос исчерпанным. Дальнейшее будет зависеть от самой барышни, ну и от вас.
Виконт молча кивнул.
– Быть может, хотите, чтобы я оставил вас наедине? – предложил доктор.
Мои глаза расширились от ужаса, и я уже собиралась шепотом попросить его не уходить, но к моему немалому облегчению виконт сказал:
– Не стоит. Я лишь зашел на минуту, чтобы узнать, как идут дела. У нас еще будет достаточно времени.
Попрощавшись со мной кивком головы, он вышел из комнаты. Вынуждена признать, что чувство облегчения от ухода виконта было несколько подпорчено его последней фразой.
Следующие два дня прошли относительно спокойно. Постельный режим – это довольно-таки славно, при условии, что чувствуешь себя хорошо, а делать все равно нечего. Можно немного понежиться в кровати, списывая собственную леность на рекомендации врача.
