– Ну померить… – с какой-то странной интонацией сказал он, обеими руками уперся в ободок раковины и склонился над ней. Потом тихо сказал: – Ты прав, что-то хреново мне…
– Дебил! – не выдержал я, сгреб этого недоделанного героя в охапку и потащил в спальню.
Уложил. Притащил туалетной бумаги, чтобы стирать кровь, а сам помчался в ту третью комнату его квартиры, в которой никогда не был. Андрей сказал, что когда-то комната принадлежала его бабушке и он сам в нее никогда не заходит. Но я точно знал, что где-то там тонометр. Благо у меня все еще был его, а не мой переводчик. Поэтому сразу же выудил из закромов памяти симбиота образ коричневой коробки с металлической застежкой, в которой должен лежать названный прибор.
Нашел. Прибежал обратно. Андрей лежал на кровати, накрыв лицо рукой. Из носа у него торчал скомканный обрывок мягкой туалетной бумаги. Переводчик подсказал, что обычно для таких дел используют вату, но я понятия не имел, где в его квартире можно найти данный материал. Так что даже задумываться об этом не стал. Сел рядом. Андрей убрал от лица руку.
– Что-то вы меня совсем доконали, Ир, – сказал он и слабо улыбнулся.
Первым моим желанием было стукнуть его как следует. Потому что я был убежден, что он сам себя доконал. Но я, не узнав при этом самого себя, сдержался. Потребовал, чтобы психолог пошагово объяснял мне, как работает этот их тонометр. Что Андрей и исполнил. С помощью его указаний и образов, щедро предоставляемых мне симбиотом, разобрался, что к чему. По окончании процедуры, которая оказалась до смешного простой, назвал ему две цифры – сто тридцать на девяносто. Андрей кивнул с серьезным выражением лица и подтвердил, что давление повышено. Нормальным для себя он считал сто двадцать на восемьдесят. Следующим моим шагом стали поиски лекарства. В дверце холодильника, сказал мне психолог. Пошарив там и вчитавшись в названия на упаковках, все же нашел то, что он назвал. Вместе с упаковкой таблеток принес стакан воды, поскольку Андрей попросил. И имел возможность увидеть, как у них тут пьют так называемые таблетки. Он снова откинулся на кровать и прикрыл глаза. А я сидел рядом, не зная, что теперь делать. Беспокойство ушло, но в душе все еще осталось какое-то странное тянущее чувство – то ли сожаление об утраченных возможностях, то ли слишком медленно отступающий страх.
– Может быть, тоже ляжешь? – ворчливо протянул приятель, не открывая глаз.
Во мне родилось возмущение.
– Да что ты за человек такой! Как ты вообще…
– Ир, я просто устал, – перебил Андрей и тяжело вздохнул. И я понял, что не могу на него злиться. Молча разделся и лег.
– А свет, – улыбнувшись одним уголком губ, с закрытыми глазами сказал он.
Не удержавшись, я фыркнул и показушно, как Карл, щелкнул пальцами. Комната погрузилась во тьму.
– Ну как ты? Подействовали твои лекарства?
– Двадцать минут нужно, чтобы подействовали. Я ведь тебе говорил.
– Угу. – Вздох вырвался сам собой.
Я лежал щекой на подушке и пристально вглядывался в его профиль. В отличие от Андрея, который без света не видел практически ничего, темнота для меня была вовсе не такой непроглядной. Я легко корректирую свое зрение под то или иное освещение.
Наверное, за окнами его квартиры время давно уже не совпадало с нашим. У меня все руки не доходили взглянуть. Все это время мы держали шторы в спальне плотно занавешенными. Поэтому, даже если у них там было светло, у нас всегда сохранялся приятный полумрак. Я думал об этом и смотрел на товарища. В какой-то момент пришел к выводу, что Андрей так и уснул, не сказав мне, подействовало ли лекарство, поэтому его голос, тихий и спокойный, вдруг раздавшийся в темноте, стал для меня неожиданностью.
– Ты сублимируешь, – заявила эта ходячая немощь. Переводчик адекватного перевода данного слова мне не выдал, значит, Андрей и сам толком не знал, что оно означает. Судя по всему, сказал чисто для того, чтобы меня огорошить. Ну что же, у него получилось.
– И что это значит? – довольно резко бросил я.
– Не знаю, – покладисто подтвердил он мою догадку, – но я воспринимаю это так, что ты пытаешься переплавить одни чувства в другие. Обманываешь сам себя.
– Ты о чем? – Действительно не понял его в тот момент.
Но конечно же он был бы не тем Андреем, которого все мы знали, если бы просто ответил на поставленный вопрос. О нет, он решил зайти издалека. И мне ничего не оставалось, как выслушать его теорию до конца.
– Ир, а у тебя друзья есть?
– С чего это ты вдруг спрашиваешь?
– Просто ответь.
– С чего бы им отсутствовать?
– С того, что я ни одного не знаю. Ты туеву кучу лет учишься в этом вашем университете, но, кроме Барсика, которым просто прикрывался, и Карла, который был для тебя скорее единомышленником, и не более того, мне больше и назвать некого. А говорить, что у тебя есть друзья среди других мерцающих, глупо. Когда ты кого-нибудь из них в последний раз видел? Не считая Ники, разумеется.
– Просто скажи, к чему клонишь.
– Просто подтверди, что все это время у тебя не было друзей.
– Я в них не нуждался.
– Но во мне нуждаешься. Поэтому я и говорю, что ты сублимируешь. Тебе кажется, что ты увлечен мной, но на самом деле мне не посчастливилось стать тем, с кем ты впервые в жизни захотел по-настоящему подружиться.
– Не посчастливилось? – безрадостно уточнил я, но он меня словно не услышал.
– Сам посуди. Тебе, да и мне тоже, кажется, что ты ревнуешь меня. Поэтому так пристрастно смотришь на ту же Нику, утверждая, что она мне не пара ни при каких обстоятельствах. Конечно, ты придумал удобную отговорку, с твоим уровнем интеллекта – это нетрудно. Но на самом деле мы имеем дело с самой обычной ревностью, но не к потенциальному возлюбленному, а просто к другу, которого ты нежданно-негаданно приобрел и теперь по-детски боишься с кем-либо разделить. Ты бесишься, когда замечаешь, что в моей жизни кроме тебя может появиться кто-то другой. «Колокольчики» и другие не в счет, ты умный и прекрасно понимаешь, что ты мне все равно ближе, а вот подружка – это уже другое дело. Тебе совсем не хочется бороться за мое внимание, вот и бесишься.
– И к чему ты мне все это говоришь?
– Просто пытаюсь расставить точки над «ё», а вообще… – он сделал интригующую паузу и повернулся на бок лицом ко мне. В темноте мне была отчетливо видна его улыбка, – просто не спится.
– Ты ведь на арене только так носом клевал! И еще совсем недавно чуть в обморок не грохнулся!
– А теперь разгулялся.
– Ладно. Даже если ты прав, что-то не припомню, чтобы я так сильно напрягал тебя своими нездоровыми, как ты намекаешь, позывами…
– О! А ты признаёшь, что они нездоровые?
– Кто-то тут рассуждал, что я не дурак, или я что-то не так расслышал? – с сарказмом протянул я.
– Рассуждал… – протянул Андрей, и в темноте мне была хорошо видна его ехидная ухмылочка. Сволочь!
Он собирался добавить что-то еще, но промолчал только потому, что я зажал ему рот рукой. Потом отпустил.
– Вернемся к первоначальному вопросу. Зачем ты мне все это говоришь, если я не так уж тебя и достал, или все-таки достал? Тебе уже нравится какая-то девушка из наших и ты не хочешь, чтобы я вмешивался?
Он завозился, подложил под щеку руку. Хмыкнул и невинно заявил:
– Все тебе скажи. Только малину испортишь!
С трудом сдержался, чтобы не засветить ему в лоб кулаком. Так, для профилактики. Но он же у нас болезненный, с ним аккуратнее надо. Зажмурился и попытался сосредоточиться на собственных мыслях, чтобы совладать с возмущением, забурлившим внутри как кипящий котел. В чем-то Андрей определенно оказался прав. Мне было приятно находиться с ним рядом, любопытно наблюдать за ним, он оказался интересен мне как личность. С ним никогда не бывало скучно. И я втайне иногда даже гордился тем, что в чем-то приложил руку к его новому успеху или очередному откровению. И уж тем более мне льстило, что я знал о нем больше, чем другие, чего не уставал демонстрировать окружающим. Наверное, все это действительно подпадало под определение дружбы и дружеской привязанности. И я даже понимал, почему он завел об этом разговор. Оставалось только понять, нужна ли мне эта так называемая дружба? Раньше ведь я ни в чем таком как-то не нуждался и жил весьма припеваючи. Беда в том, что сейчас, как и он, устал и мысли в голове путались. Но вопрос оставался открытым.
– Да, наверное, я ревную, – сказал после долгого молчания, заметил, как на его лице мелькнуло странное выражение. Похоже, наш психолог совсем не ожидал, что с ним согласятся, и мне удалось его удивить. Приятно. Но я из вредности поспешил продолжить: – Правда, острой потребности в дружбе или в чем-то аналогичном не испытываю.
Помедлив, Андрей нехорошо прищурился:
– Намекаешь на то, что я навязываюсь?
Вот как ему ответить? Нет, в глубине души я так и думал, но понимал, что если озвучу вслух, ничем хорошим это не кончится.
