Эх, дети… как же вас напугали, что вы теперь шарахаетесь от собственной тени? Настоящий мэтр должен быть хитер, умен и предусмотрителен. Быть истинным мэтром – это значит, прежде всего, иметь определенный внутренний настрой. Гармонию духа, позволяющую с усмешкой встречать даже сильных врагов и уверенно избегать их нападок. Проворно уворачиваться от чужих ударов, уверенно бить в ответ, не стесняясь в средствах, вовремя уходить в тень и быть незаметным там, где это необходимо. А также демонстрировать всему миру свое личное мнение, не боясь, что его кто-нибудь оспорит.
Я тяжело вздохнул.
– Прости. Воевать с вами я не буду. В этом мире осталось слишком мало темных, чтобы сокращать ваши и без того поредевшие ряды.
Верен растерянно замер, когда я виновато развел руками и отвернулся, а затем поперхнулся и даже закашлялся, стоило мне отойти на пару шагов.
– Ты ш-што твориш-шь?! – злобно прошипел Нич, склонившись над самым моим ухом. – З-забыл, что ты не один?! Хочеш-шь, чтобы нас тут на пару накрыли?!
Я спохватился, вспомнив, что у меня на шее сидит гигантский таракан, но, когда обернулся, было уже поздно – на лицах детей появилось такое неописуемое выражение, что сразу стало ясно – Нича скрывать больше не удастся. А когда обозлившийся из-за этого фамильяр вцепился в мою шею, они даже попятились, напрочь позабыв про еду и не отрывая расширенных глаз от колышущихся у меня над головой тараканьих усов.
Правда, ни одного истеричного вопля я, к собственной радости, не услышал – мальчики оказались гораздо сдержаннее светлых, а единственная девочка лишь выразительно поморщилась. И не кинулась наутек, когда яростно сопящий таракан вскарабкался на мой затылок и свысока оглядел вытаращившихся на него детей.
– Ч-что это? – первым очнулся Верен, настороженно изучая моего учителя.
Я ожесточенно почесал шею и пробормотал:
– Как ты правильно задал вопрос – со слова «что». Знакомьтесь: это мой фамильяр по имени Нич…
Сверху раздалось тихое гневное шипение, но удивленно переглянувшиеся дети его не услышали.
– Таракан?! – растерянно переспросила девочка, с любопытством изучая раздувшегося от возмущения учителя.
– Тараканочка, – с гадкой усмешкой поправил ее я, за что получил болезненный укус в темя. И тут же мстительно добавил: – Симпатичная такая, милая, но уже в преклонном возрасте, поэтому несколько раздражительная.
Нич завибрировал от злости, но голоса подать не посмел.
– А почему она такая большая? – снова спросила девочка, осторожно выступив вперед.
– Каши много ела. Прожорливая, как саранча.
По моему темени с силой стукнули лапой.
– И усы у нее длиннющие… – зачарованно отметила темная, сделав еще один шажок навстречу.
– Это от вредности, – доверительно сообщил я, едва сдержавшись, чтобы не почесать зудящую башку, и тут же получил по ней в третий раз. – И от избытка ума. Знаете, чем больше умничаешь, тем длиннее вырастают усы.
Дети посмотрели на расправившего крылья Нича, уже готового лопнуть от ярости, и дружно отступили на шаг. Все, кроме неожиданно заинтересовавшейся девочки.
– Правда? Тогда, наверное, она у тебя очень умная.
– А еще ядовитая и умеет метко плеваться, – злорадно добавил я, подняв руку, и, прежде чем Нич успел клюнуть меня в темечко, сцапав его за туловище. Безжалостно сдернул с насиженного места, пожертвовав ради этого целым клоком волос, и, брезгливо держа двумя пальцами, продемонстрировал детишкам. – Вот она, негодница… правда, красивая?
– Еще какая, – вдруг восхищенно протянула темная. – А можно ее подержать?
Я чуть было не воскликнул, что отдам с радостью и на весь остаток жизни, но заметил, как недобро сверкнули у Нича глаза, и с сожалением вздохнул.
– Она у меня очень хрупкая. А еще ужасно обидчивая. Если я ее отдам, потом до конца своих дней помнить будет и непременно отомстит при первом удобном случае.
– Жаль, – вздохнула девочка, с сожалением убирая руки за спину. – Потому что она и правда красивая.
– Слышишь? – с преувеличенным вниманием я поднял руку с тараканом повыше и строго на него посмотрел. – А ты все: уродина, уродина…
У Нича исказилась морда, а в горле зародился глухой рык.
– Ну, нам пора, – лучезарно улыбнулся я, на всякий случай отодвинув таракана от себя подальше. – Моей умнице пора навестить кустики и освежиться. Она порой такой капризулей бывает, что просто сладу нет. Видимо, старость все-таки подкрадывается и начинает проявляться уже не только газами, в избытке скапливающимися в животе… Все, до встречи. Я побежал.
– Пока, – деревянным голосом откликнулся Верен, краем глаза следя за отчаянно извивающимся тараканом.
Я помахал им рукой, где был зажат взбешенный Нич, и поспешил к выходу, пока он не потерял терпение и не испортил все прямо тут. Но у самой двери спохватился и, обернувшись, попросил будущих мэтров:
– Будет хорошо, если вы никому о моей тараканочке не расскажете. Она, знаете ли, ужасно стеснительная.
– Убью, сволочь! – прохрипел снизу Нич.
И я ушел, провожаемый двенадцатью изумленными взглядами и одним крайне заинтересованным, на который у меня внезапно появились большие надежды.
Добрее надо быть к людям… добрее. Особенно после того, как сделаешь им какую-нибудь гадость.
Из записок старого мэтраУчителя я оставил в парке, почти бегом домчавшись до первого попавшегося пространственного разрыва[14], а затем торопливо засунув туда злобно шипящего таракана. После чего пробормотал: «Извини, мне пора», – и поспешил скрыться с места преступления, понадеявшись, что к вечеру Нич остынет и не встретит меня фейерверком из боевых заклятий.
Хотя нет, пожалуй, до вечера он вряд ли отойдет – уязвленное самолюбие не позволит простить меня так просто. Так что, наверное, в комнату мне сегодня лучше не возвращаться. Ну да ничего. Переночую где-нибудь в парке или в гости к кому-нибудь напрошусь. Такому обаятельному гаду, как я, вряд ли откажут в крохотной просьбе. И вообще, я знаю одно замечательное местечко, где можно провести время с пользой, не вызывая при этом особых подозрений.
Осталось только придумать повод, чтобы снова туда попасть.
– Эй, мелкий! – невежливо окликнули меня, когда я бодрым шагом возвращался к учебному корпусу. – Стой! Ты мне нужен!
Гм. Голос мужской и определенно знакомый, но точно не кого-то из моего класса. Да и не могли они так рано освободиться – до конца занятия еще целый час.
– Мелкий!
Сделав вид, что не услышал, я безмятежно замурлыкал себе под нос:
– Ради сча-астья, ради ва-ашего, коль хоти-ите мирно спать…
– Эй, ты что, оглох?!
– Ни о чем меня не спрашивай, я ж могу и на-пу-гать…
– Ах ты зараза рыжая.
О, а вот это точно ко мне.
Левая ладонь вдруг резко зачесалась. Я услышал быстро приближающиеся шаги, решил, что к деньгам, и с довольной улыбкой потер руку о бедро, одновременно накинув на себя легкую иллюзию.
– А ну, стой! – наконец догнал меня преследователь и, грубо ухватив за плечо, развернул к себе лицом. Но почти сразу отшатнулся и торопливо отпрыгнул подальше. – Д-демоны… ты что с собой сделал?!
И немудрено – мои рыжие волосы лезли клоками, кожа на лице позеленела, под покрасневшими глазами обозначились темные круги. Я раздвинул выцветшие, посеревшие губы в ядовитой усмешке и, обнажив на миг желтоватые клыки, утробно заурчал:
– Я в пор-р-рядке… личина пр-росто на свету спадает.
– Тьфу на тебя, – с облегчением перевел дух парень. Кажется, один из той троицы, с которой мы повстречались вчера вечером. – Чуть не повелся на дурацкую иллюзию. Ты ведь Невзун?
Я вопросительно приподнял бровь:
– Все может быть. Чего надо?
– Я спросить хотел, – понизил голос старшекурсник, пытливо заглянув мне в глаза. – Ты это… куда простыню дел?
– Какую еще простыню?
– Вчерашнюю, которую показывал нам в холле.
Я сделал бесстрастное лицо, позволив иллюзии сползти с него, как маске.
– Тебе зачем?
– Надо. Разыграть кое-кого хочу, – нервно улыбнулся парень и беспокойно переступил ногами, словно породистый рысак перед скачками. – Ты меня вчера из колеи выбил – мы ж и правда чуть не поверили. Но потом я подумал, что это была отличная шутка и надо будет непременно ее показать одному моему другу. Слушай, отдай, а? Хотя бы на пару деньков. Я даже купить могу. Тебе деньги нужны?
– Конечно, – флегматично согласился я и равнодушно уточнил: – Сколько дашь?
– Золотой, – с облегчением выдохнул он, демонстративно похлопав себя по левой половине груди, где под мантией явно скрывался подозрительно звякнувший карман.
Я пренебрежительно фыркнул.
– Шутишь? Меньше чем за десять не отдам.
– Сколько?!
– Эта простыня дорога мне как память, – лицемерно вздохнул я, выразительно закатив глаза. – С мастером Воргом у меня связано столько приятных воспоминаний, такие яркие эмоции, и за жалкий золотой я не собираюсь с ними расставаться.
