Илар вздохнул, покосился на Дарана, но ничего не сказал. Закрыл глаза и начал освобождать разум от лишних мыслей. Сделать это было нелегко – в голову лезли воспоминания о доме, о жене, о родителях, выскакивало лицо Иссильмарона – бородатое, смеющееся. Потом вдруг вспомнилась Амрита – тихая, поблескивающая своими странными, разными по цвету глазами. Она, в отличие от других женщин, не приставала к Илару, не пыталась залезть в постель, видимо, понимая, что с ее внешностью нечего и мечтать стать любовницей своего объекта обожания. Если Илар отбрасывает от себя завзятых красоток, овладеть которыми мечтает и пьяный, и трезвый – любой мужчина, проезжающий по тракту, – то уж она, уродливая каракатица, на что может рассчитывать? Только на то, что он позволит ей за ним ухаживать, заботиться о нем. Тогда она хотя бы будет слышать его голос, видеть его лицо. По крайней мере, так объяснял поведение Амриты Иссильмарон, а ему можно верить. Несмотря на то, что старик скопом недолюбливал всех женщин на свете, предпочитая видеть их только лишь объектом удовлетворения сексуальных желаний мужчины, но семисотлетний опыт общения с женщинами чего-то да стоил. Несколько семей, несколько жен – волей-неволей научишься понимать их поведение.
Минут пять понадобилось на то, чтобы Илар освободился от ненужных мыслей, впал в некое подобие транса. Легана учила его, как нужно добиваться такого состояния, но Илар так до сих пор и не мог без излишних усилий входить в самах. В самахе колдун мог обмениваться мыслями с таким же, как он, колдуном, научившимся мысленной речи. Впрочем, таких было мало, и расстояние, на котором они обменивались сообщениями, не превышало нескольких шагов. Как объясняла Легана, то ли искусство этого вида магии утеряно, некому научить людей, как в полной мере пользоваться своим мозгом, то ли люди физически утеряли эти способности, изменясь за тысячи лет. Все меняется в мире, и часто не в лучшую сторону.
Пустота.
Холод.
Образ Быстрика.
Волны, распространяющиеся в стороны, будто круги на воде.
Они все шире, шире, тают в черной дали, сделавшись тонкими, как паутинка, на которой паучок отправляется в свое осеннее путешествие. Вместо паучка – образ Быстрика, образ должен найти свое живое подобие. Так учил Быстрик, для которого мыслесвязь – дело обычное, как для человека – помыть руки или выпить кружку воды.
Цивилизация однорогов пошла иным путем, чем цивилизация людей. Если люди тренировали руки, чтобы создавать мир вокруг себя, то однороги тренировали мозг и добились в этом великолепного результата. Илар до сих пор не знал всех возможностей однорогов, но и того, что он знал, хватило, чтобы сильно зауважать народ Быстрика. Если бы однороги были амбициозны, агрессивны, хотели бы захватить мир, люди, с их стальными мечами и смертоносными стрелами, не смогли бы противопоставить однорогам совсем ничего. Человечеству нужно было благодарить богов за то, что они сделали однорогов именно такими – внешне похожими на зверей, а на самом деле – добрыми и совершенно не агрессивными существами. Даже если на однорогов нападали, они бились до тех пор, пока опасность не исчезала, и никогда не мстили обидчикам. Вероятно, именно это их и сгубило. А еще то, что однороги были индивидуалистами и не желали существовать большими группами. Даже родители с детьми виделись совсем не часто, не так, как люди, которые поддерживают связь с родней до конца своих дней.
Легана по этому поводу говорила, что люди только потому и выжили, что в отличие от других рас плодились как кролики, а еще – люди всегда жили стайно, вместе с соседями и родней защищаясь от врагов, вместе нападая на тех, кого они считали врагами. В отличие от тех же однорогов, в конце концов загнанных в глухие леса и ушедших в легенды.
Минута, две, три… голова уже трещала от усилий – так ее напрягал Илар. Он не знал, что напрягалось, – ну не мышцы же, в самом-то деле? Но что-то напрягалось – это было ясно. Иначе почему так заломило в затылке? Почему на лбу выступил пот? Почему затряслись руки, будто только что загрузил лесом десять здоровенных телег?
Из носа что-то потекло, Илар услышал, как Даран вскрикнул, что-то сказал, но что именно говорил мальчик – не понял. Колдун не оставлял попыток нашарить Быстрика невидимыми руками-паутинками.
Голова болела все сильнее, еще минута, и он не выдержит, оставит попытки докричаться до однорога. И уже когда Илар совершенно отчаялся, когда боль от усилий стала совершенно невыносимой – Быстрик откликнулся:
– Брат! Что случилось?! Брат! Ты где?
Илар вытер лоб, расслабился – Быстрик мгновенно наладил связь, словно протянул толстый канат и держал теперь Илара на привязи, как якорная цепь держит корабль. Теперь можно не тратить столько сил на поддержание контакта.
– Мы в беде! Провалились! – Последовала картинка-образ. – Беги к старику! – Картинка места стоянки. – Предупреди, скажи, чтобы не совался в дырку, а то провалится. Только с веревкой! – Картинка, картинка, картинка. – Скорее, а то он тоже сюда свалится!
– Бегу, брат! Придется немного подождать – я далеко. Но я быстро бегу! Жди!
Быстрик отключился, Илар открыл глаза и посмотрел на руку, залитую чем-то темным, красным. На коленях перед ним стоял Даран, мальчишка с ужасом смотрел на колдуна, и губы его дрожали, будто он собирался разрыдаться.
– Ты чего? – Илар попытался усмехнуться, и получилось это со второй попытки, как-то криво и беспомощно. – Все в порядке! Быстрика нашел, он бежит сюда. Скоро будет здесь, не переживай!
– Кровь! У тебя идет кровь! – Даран показал испачканную в красном руку, Илар снова усмехнулся и мотнул головой:
– Ну да, кровь! Это означает, что она у меня есть, красная, значит, я не демон! Ну капнул немного из ноздри, и чего?
– Да она лилась, как… как… в общем, ручьем текла! Ох, как ты меня напугал! Почему это? Что случилось?
– Перенапрягся. Видимо, не такой уж я великий колдун… увы. Пока не великий. Но кое-что все-таки умею, правда?
– Правда! Скорей бы уж он прибежал!
– Скорей бы… я полежу немного, ладно? А то голова кружится. А ты сиди на месте, хорошо?
– Хорошо…
Илар со вздохом облегчения опустился на каменную скамью, забросил на нее и ноги, закрыл глаза и тут же провалился в полузабытье. Несмотря на его бодрые разговоры, чувствовал он себя преотвратительно, как больной черным поносом, готовящийся к смерти. Или как курица, попавшая под колесо фургона. В общем, очень, очень ему было плохо.
Даран прислушался к дыханию названого брата, минут десять сидел смирно, как и обещал, но потом его непоседливая натура взяла верх, и он встал со скамьи, осматриваясь, благо магический светильник озарял внутренности залы ярким, ровным светом. Скоро они покинут этот склеп, так почему не осмотреть его как следует? Когда еще придется оказаться в недрах древнего храма мертвого города?
***
Иссильмарон взглянул на небо, нахмурился, недовольно покачал головой. Ушли давным-давно и до сих пор не вернулись! Ну что за безобразие?!
Старик взглянул на Амриту, которая возилась у костра, на пироги, на мясную нарезку, кувшин с вином. Не выдержал, подсел к столику, сооруженному из нескольких камней и досок, впился зубами в теплый, с костра, пирог. Он пах дымом и от того был еще вкуснее. Не дожидаться же этих поганцев, болтающихся непонятно где! Он не опасался неприятностей – куда ребятам тут деваться? Иссильмарон неплохо знал это место, останавливался здесь не раз и не два. Речка неглубокая, в лесу никаких опасных зверей, даже скал нет, чтобы свалиться! Если только на дерево полезут да оттуда прыгнут – так не идиоты же? При всей своей молодости Илар отличался врожденным благоразумием и на совсем уж дурацкие поступки вряд ли бы решился. А за мальчишкой он смотрит внимательнее, чем смотрел бы родной отец.
Иссильмарон усмехнулся: забавная парочка! Если не знать, что они, собственно, совершенно чужие друг другу люди, можно было и вправду принять их за родных братьев. Да и родные-то так друг о друге не заботятся! За свою долгую жизнь старый колдун не раз наблюдал, как родные становятся хуже врагов.
Когда он смотрел на «братьев», на сердце у него теплело. Значит, не все так плохо в этом поганом мире, значит, есть еще хорошие люди! И есть кому передать свои знания. Впервые за последнюю сотню лет Иссильмарону было интересно жить. И было ради кого жить. Парнишки внесли в его тусклую, слишком долгую жизнь свежую струю, удивили, порадовали, и впервые за долгие годы он был готов поступиться своими правилами, своим удобством ради другого человека. Он, эгоистичный старый скандалист, для которого не было авторитетов. Кроме вот этих двух мальчишек, «зародышей человека», мнение которых о нем, Иссильмароне, оказалось для него почему-то очень важным, важнее, чем что-либо на этом свете.
