Кир Грей криво усмехнулся; а в его мозгу до сих пор была неопределенность, — что делать, что делать? Присутствовал тонкий намек на что-то еще: не обострение ситуации, а усиливающаяся решимость испытать судьбу. Но ничего осязаемого, ничего ясного не доходило до Кэтлин.
— Итак, — продолжал все еще мягким голосом Кир Грей, — вы передадите место председателя в этом совете человеку, который лишь несколько дней назад позволил Джомми Кроссу, девятилетнему мальчику, возможно, самому опасному на сегодня слэну, бежать в своей машине.
— По крайней мере, — сказал Джон Петти, — есть один слэн, который не убежит. — Он зло уставился на Кэтлин, потом торжествующе повернулся к остальным. — Вот что мы можем сделать — казнить ее завтра, а на самом деле прямо сейчас, и выпустить заявление, что Кир Грей был освобожден от занимаемой должности, потому что он вступил в тайный сговор со слэнами, и его отказ казнить Кэтлин Лэйтон послужил этому доказательством.
Нет ничего более странного, чем сидеть, слушать собственный приговор о смерти и ничего не чувствовать, как будто разговор шел не о ней. Казалось, ее сознание находится где-то далеко отсюда, и общий шорох согласия, который исходил от людей, казался странно искаженным расстоянием.
Улыбка исчезла с лица Кира Грея.
— Кэтлин, — сказал он вслух, — можно прекратить играть в прятки. Сколько человек против меня?
Невидящими глазами она посмотрела на него и сквозь слезы услышала собственный ответ:
— Они все против вас. Они всегда ненавидели вас за то, что вы гораздо умнее их, и за то, что им кажется, что вы не давали им ходу, и держали в тени, и выставляли их ничего не значащими личностями.
— Значит, он использует ее, чтобы за нами шпионить, — зарычал Джон Петти, но в его голосе слышался триумф. — Хорошо, по крайней мере приятно узнать, что мы все согласились на одном, с Киром Греем покончено.
— Вовсе нет, — мягко сказал Кир Грей. — Я до такой степени с этим не согласен, что всех одиннадцать присутствующих поставят к стенке в течение десяти минут. Я не был уверен в том, стоит ли предпринимать столь решительные действия, но альтернативы нет, и назад вернуться невозможно, потому что я только что предпринял необходимые меры. Я нажал на кнопку, сообщающую одиннадцати офицерам — командирам вашей охраны, вашим наиболее преданным советникам и вашим наследникам, что час пробил.
Они глупо таращились на него, а он продолжал:
— Понимаете, джентльмены, вам не удалось учесть одно решающее свойство человеческой природы. Стремление подчиненных к власти так же велико, как ваше собственное. Решение ситуации, подобной той, в которой мы сегодня оказались, было предложено мне некоторое время назад главным помощником мистера Петти. Моя политика состояла в том, чтобы исследовать представившиеся возможности далее, и, придя к чрезвычайно удовлетворительным результатам, я позаботился о том, чтобы к одиннадцатому дню рождения Кэтлин на сцене появились новые персонажи — а, вот и новые члены совета!
Дверь распахнулась, и одиннадцать серьезного вида молодых людей с револьверами в руках вошли в комнату. Джон Петти закричал:
— Где ваши пистолеты!
Один из членов совета взвизгнул:
— Я оставил свой дома!
Комната наполнилась перекатывающимся от стены к стене грохотом револьверных выстрелов.
На полу в судорогах корчились люди, захлебываясь в собственной крови. Сквозь пелену Кэтлин увидела, что один из прежних членов совета остался на ногах, с дымящимся револьвером в руке. Она узнала Джона Петти. Он выстрелил первым. Человек, который хотел занять его место, был мертв и неподвижно лежал на полу. Шеф тайной полиции крепко держал оружие, направив его на Кира Грея со словами:
— Я пристрелю тебя прежде чем вы убьете меня, если мы не договоримся. Естественно, теперь я пойду на уступки, раз ты так здорово умеешь переворачивать столы.
Главный офицер вопросительно посмотрел на Грея.
— Нам его прикончить, сэр? — спросил он.
Это был подтянутый брюнет, с орлиным профилем и резким баритоном. Несколько раз Кэтлин уже видела его во дворце. Его звали Джем Лорри. Она никогда прежде не пробовала читать его мысли, но сейчас она осознала, что тот обладал такой силой сдерживать свое сознание, состязаться с которой она не могла. Тем не менее, на поверхности его сознания было видно достаточно черт характера, чтобы понять, кто он на самом деле: твердый, расчетливый человек с большими амбициями.
— Нет, — задумчиво ответил Кир Грей. — Джон Петти будет нам полезен. Ему придется согласиться с тем, что все остальные были казнены в результате расследования его полиции и обнаружения секретного сговора со слэнами.
— Так мы и объясним — это всегда срабатывало для нищей, растерянной массы дураков за этими стенами. Мы обязаны этой идеей самому мистеру Петти, но мне кажется, что мы бы и сами до этого додумались. Но его влияние будет полезным, чтобы положить всему этому конец. На самом деле, — цинично заявил он, — мне кажется, что наилучшим способом будет возложить на Петти ответственность за казнь. То есть он был настолько возмущен, когда раскрыл их вероломство, что действовал по собственной инициативе, а затем отдался на мою милость, которую, принимая во внимание серьезность представленных им улик, я ему, естественно, дарую немедленно. Как вам это?
Джем Лорри вышел вперед:
— Отлично сработано, сэр. А теперь мне бы хотелось выяснить один вопрос, и я говорю от лица всех новых участников совета. Вы нужны нам, ваша громадная репутация, ваш ум, и мы готовы помочь вам сделаться богом на земле — иными словами, помочь вам укрепить свое положение и сделать его непоколебимым, но вам не кажется, что у вас есть возможность договориться с нашими главными офицерами и убить нас. Это больше не пройдет.
Кир Грей ответил холодно:
— Вряд ли есть необходимость говорить столь очевидные вещи. Уберите эту падаль, а затем нам предстоит кое-что спланировать. А ты, Кэтлин, отправляйся спать. Теперь ты только помешаешь.
Она поторопилась уйти, вся дрожа от наступившей реакции, размышляя про себя: «Помешаешь? Он что, просто хотел сказать, или он имел в виду, что после свершившихся на ее глазах убийств она не могла быть уверена ни в нем и ни в ком другом». Прошло много, много времени, прежде чем она уснула.
Джомми Кросс долгое время находился в периодах темноты и мысленной опустошенности, сквозь которые в конце концов блеснул серо-стальной свет, в котором неясные мысли постепенно сплелись в реальность. Он открыл глаза, чувствуя безмерную слабость.
