— Беспомощным? — только переспросил Джонни.
Клейнман не стал спорить. Он сжал рот, раздраженно признавая правоту товарища, и нервно постучал пальцами по столу. Джонни подождал секунду, убедившись, что Клейнман сказал все, и продолжил:
— Третье: отвращение к музыке, которую она когда-то любила. Почему? Из-за самой музыки? Не думаю. Из-за вызываемых ею вибраций. Вибраций, которых нормальный ребенок даже не заметил бы, поскольку от звука его защищают не только околоплодные воды, стенки матки, живота, но и само устройство его слухового аппарата. Очевидно, этот… ребенок… обладает гораздо более чувствительным слухом. Далее: кофе. Еще он заставил ее напиться. Точнее, заставил ее напоить себя.
— Погоди… — встрял Коллиер, но осекся.
— И есть еще ее страсть к чтению. Что тоже укладывается в схему. Все эти книги являются более или менее основными трудами по всем существующим на Земле наукам, представляют собой результаты исследований человечества, свод основных концепций.
— К чему ты клонишь? — встревожился Коллиер.
— Подумай, Дэвид! Обо всем перечисленном. Чтение, поездки на машине. Как будто бы она пытается получить всю возможную информацию о нашей цивилизации. Как если бы ребенок был…
— Ты же не пытаешься сказать, что ребенок… — начал Клейнман.
— Ребенок? — угрюмо переспросил Джонни. — Полагаю, мы уже можем не называть его этим словом. Вероятно, телом это ребенок. Но по разуму — нет.
В воздухе повисло гробовое молчание. Сердце Коллиера билось в каком-то странном ритме.
— Послушай, — сказал Джонни. — Вчера вечером Энн… или же это существо… они напились. С чего ему было напиваться? Может быть, из-за того, что он узнал, из-за того, что он увидел. Надеюсь, что так. Может быть, ему было плохо, и он хотел забыться.
Джонни подался вперед.
— Эти видения, которые пересказывает Энн, мне кажется, они описывают его историю, какой бы фантастичной она ни казалась. Пустоши, болота, красные поля. Прибавьте сюда холод. Лишь одного не было упомянуто, возможно, потому что этого просто не существует.
— Чего? — Коллиер ощущал, как чувство реальности покидает его.
— Каналов, — сказал Джонни. — У Энн в утробе марсианин.
Некоторое время они недоверчиво смотрели на Джонни, не произнося ни слова. После чего запротестовали оба разом, но в голосах их звучал ужас. Джонни дождался, пока схлынет первая волна реакции на его слова.
— Есть версии получше? — спросил он.
— Но… как? — горячился Клейнман. — Как же она могла забеременеть… марсианином?
— Не знаю. Хотя почему? Кажется, знаю.
Коллиер боялся даже спрашивать. Джонни продолжил сам:
— Долгие годы не было конца и края разговорам о марсианах, о летающих тарелках. Романы, рассказы, кино, статьи — и все про одно и то же.
— Я не… — начал Коллиер.
— Похоже, что вторжение наконец-то началось. Во всяком случае, его попытка. Полагаю, это их первая попытка, хитроумная и жестокая попытка — вторжение в живую плоть. Поместить взрослую клетку с их планеты в тело женщины с Земли. Затем, когда этот полностью сформировавшийся марсианский разум воплотится в виде земного ребенка, начнется процесс завоевания. Полагаю, это их эксперимент, проба. Если у них получится…
Он не стал заканчивать фразу.
— Но… но это же безумие! — воскликнул Коллиер, пытаясь справиться с охватившими его страхами.
— Отсюда запойное чтение. Отсюда поездки на машине. Отсюда страсть к кофе, ненависть к музыке, чудесное исцеление от пневмонии, прогулки на холоде, изменение размеров плода, видения и эта безумная песенка, какую мы слышали вчера. Чего еще ты хочешь, Дэйв… чтобы я чертеж начертил?
Клейнман встал и подошел к своим шкафам. Он залез в один из ящиков и вернулся к столу с папкой в руке.
— Это лежит у меня уже три недели. Я не стал тебе говорить. Не знал как. Однако после такой информации… на основе такой теории, — быстро исправился он, — я вынужден…
Он выложил на стол перед ними рентгеновский снимок.
Они посмотрели, и Коллиер охнул. В голосе Джонни угадывался благоговейный ужас.
— Два сердца, — проговорил он.
Его рука сжалась в кулак.
— Это все доказывает! Гравитация на Марсе по силе равна двум пятым от гравитации Земли. Им необходимо двойное сердце, чтобы качать кровь, или что там у них есть, по венам.
— Но… здесь ему это не потребуется, — заметил Клейнман.
— В таком случае еще остается надежда, — сказал Джонни. — Вторжение не продумано до конца. Марсианские клетки обязательно, генетически неизбежно заставят проявить в ребенке инопланетные черты: двойное сердце, гипертрофированный слух, необходимость в соли… не знаю, что еще… любовь к холоду. Со временем, если их эксперимент пойдет удачно, они смогут искоренить подобные промахи, сумеют создать ребенка, в котором марсианским будет только разум, а все физические характеристики — полностью земными. Я, конечно, не уверен, но подозреваю, что марсиане владеют еще и телепатией. Иначе откуда бы он узнал, что ему угрожает опасность, когда Энн заболела воспалением легких?
Вся сцена вдруг снова встала перед глазами Коллиера: он стоит у постели и думает: «В больницу, о боже, в больницу!», а под плотью Энн крошечный чужеродный разум, уже прекрасно освоивший язык землян, улавливает его мысль. Больница, анализы, исследования… Коллиер конвульсивно дернулся.
— …нам делать? — услышал он конец вопроса Клейнмана. — Убить… марсианина, когда он родится?
— Не знаю, — сказал Джонни, — Но если этот… — он пожал плечами, — этот ребенок родится живым и нормальным, сомневаюсь, что убийство поможет. Уверен, они за ним наблюдают. Если он родится нормальным, они решат, что эксперимент удался, убьем мы его или нет.
— Кесарево? — предположил Клейнман.
— Может быть, — кивнул Джонни. — Хотя… уверятся ли они, что эксперимент провалился, узнав, что мы искусственным образом уничтожили… первого лазутчика? Нет, мне кажется, это не особенно удачная мысль. Они попытаются снова, на этот раз в каком-нибудь таком месте, где никто ничего не проверит, в какой-нибудь африканской деревне, каком-нибудь захолустном городке, в…
— Мы не можем оставить этого… эту тварь в ней! — цепенея, произнес Коллиер.
— А откуда нам знать, что мы сумеем удалить его, — угрюмо отозвался Джонни, — не убив при этом Энн?
— Что? — переспросил Коллиер, чувствуя, что от ужаса превратился в безмозглого идиота.
Джонни прерывисто вздохнул.
— Думаю, надо ждать, — сказал он. — Вряд ли тут есть другой выход.
Затем, увидев застывшее на лице Коллиера выражение, быстро прибавил:
