- О, смотри! - воскликнула девочка. - Это ты!
И впрямь! Себя, себя увидел Водяной на крутом Обимурском гребне, при всех знаках величия своего и сана, в короне и волнистой бороде, и улыбнулся он себе самому, и устремил взор в свои глаза, и махнул себе рукой.
А на голос девочки обернулись алмазно-чистые двое, и Водяной узнал повзрослевшие черты тех двух сероглазых детей, которые стояли сейчас рядом с ним, открывая забытые тайны.
- Гляньте! - удивился он. - А ведь...
Безумный крик прервал его! В этом крике не разобрать было ни слова, но внезапностью и бесповоротностью своей он ужасал. Чудные фигуры рассеялись без следа, и звезды исчезли, будто внезапно обернулись своими темными сторонами. Одна, запоздалая, прокатилась по небосклону, да вскоре и погасла.
А неожиданный крик оказался далеким звоном.
- Ну вот, пора в школу, - невесело сказал мальчик, осторожно вставляя гвоздь в стенку и навьючивая на него охапку старых вещей.
- Пошли скорее! - испуганно вскочила девочка.
- В школу?! Что же вы там делаете? - как во сне спросил Водяной, не постигая, во имя чего можно отказаться от сказочного зрелища.
- Ну, нас учат, что дважды два - четыре. Что после дня бывает ночь, а после лета - зима. И что Волга впадает в Каспийское море, важно ответила девочка.
- А главное, что "Я" - последняя буква в алфавите, - ответил и мальчик. - Самая-самая последняя! И самая никудышная. А это... - он коснулся стенки, - говорят, что это уже никому не нужно.
- Кроме нас, - уточнила девочка, глядя на Водяного.
- А слушай, - сказал мальчик, когда все трое уже вышли на улицу, - ведь сегодня, наверное, опять уроки отменят.
- Морковку убирать, да? - вздохнула девочка. - Или на стройку пойдем?
- По радио утром передавали: опять горит план, - произнес мальчик, и с каждым словом голос его взрослел. - До конца квартала остались считанные дни, а расхлябанность строительных подразделений вынуждает отрывать от работы трудовые коллективы Города и снимать школьников с занятий...
Водяной споткнулся. Он стоял один посреди улицы. В конце ее слышался грохот, звон, музыка, громкие голоса; а над всем этим весело клубилась пыль.
*
Да уж, пыль была так пыль! Стеной стояла, валом валила, даже с водой глубокой сравнимая, вот только плыть в ней оказалось невозможно. Водяной попробовал, конечно, - да тут же, в размашке, и натолкнулся на кого-то. Человек вскрикнул, что-то упало... Водяной и неизвестный повалились на колени, принялись шарить по земле.
- Чего ищем-то? - виновато спросил наш герой, которому под руку попадались то обломки кирпича, то мраморная крошка, то осколки стекла, то еще что-то острое и режущее, но, пожалуй, недостойное столь тщательных поисков.
- Очки, - буркнул незнакомец. - Я без очков ничего не вижу.
Пыль временами расходилась, и наш герой помаленьку рассмотрел того, на кого налетел.
Был незнакомец слаб, прост, русоволос, глаз не подымал. Много таких вот лиц, обращенных как бы внутрь самих себя, встречал Водяной нынче. Что они там, в себе, видели? Было ли это важно и нужно кому-нибудь, кроме них самих? Водяной не знал, не думал, да и не шибко заботило его все это. А вот сейчас озаботило. Почему? Да потому, что это лицо напомнило ему облик его нечаянного гостя... а теперь, значит, и его самого!
Он смотрел на бледные, несильные руки, беспорядочно хлопавшие по земле.
- Неужели вы совсем ничего не видите? - с жалостью спросил Водяной.
- Абсолютно, - последовал мрачный ответ. - Вы загляните мне в глаза, - обратил человек к Водяному свое лицо. - Они незрячи.
Водяной глянул...
- Что? - изумленно выкрикнул он. - Да ведь глаза ваши закрыты!
Что-то влажное проблеснуло меж крепко сжатых век, но человек не вымолвил ни слова, продолжая шарить в пыли. То же самое машинально делал и Водяной.
Из обступившей их пылищи вдруг вывалился кто-то с лопатой и едва не упал на Водяного и того, другого.
- Чего мешаетесь! - с досадой выкрикнул он, опять растворяясь в сером плотном облаке. - Расселись тут без пользы!
Слепой согнулся еще ниже.
- Взор мой обожжен, - тихо произнес он. - Правда, врач сказал, что у меня близорукость усталости глаз, но я-то знаю...
Он поднял запыленные пальцы к лицу и попытался раздвинуть веки.
- Нет, не могу. И слава Богу, и слава Богу! Зато теперь мне спокойно. Вот только бы найти очки... Открою вам секрет, - сказал он, усаживаясь поудобнее среди битого камня. - Я всю жизнь притягивал к себе неприятности. Как одинокое дерево среди поля - молнию. За что бы я ни брался! За что бы ни брался... Должен вам сообщить, - произнес он с оттенком важности, - что некоторое время я трудился в Отделе Распределения Благ, в секторе агитации за светлое будущее. Мечтая об этом светлом, я смотрел на людей и думал: почему они живут как живется? Почему утрачено стремление стать лучше, чище, благороднее? Наверное, решил я, все дело в неправильной работе моего отдела. И решил начать с малого. Однажды я велел сорвать все лозунги и плакаты в Городе, все эти выполним-перевыполним, догоним-перегоним, все эти проценты, тонно-километры... а вместо них появились призывы: "Люби ближнего своего!", "Все мы: люди, животные, растения - дети одной матери-Природы!", "Родители! Уважайте души детей своих!", "Любящие это армия двоих. Не предавайте любимых!" Ну и все такое. С вечера мои плакаты были развешаны на центральных улицах города. К восьми утра поехал на работу Первый Руководитель Отдела Распределения благ. К половине девятого старые плакаты висели на прежних местах, а своих... своих я больше не видел.
- Вас выгнали? - понимающе спросил Водяной, вспомнив свои поиски мудрости и последовавшую расплату. Кроме того, "армия двоих" крепко засела у него в голове.
- Нет, - усмехнулся Слепой. - Тех, кто хоть немного поработал в Отделе, не выгоняют, а _переводят_. Меня перевели Главным Выпускающим Радиопередач. И я подумал: "Зачем с утра и до вечера рассказывать людям про неотремонтированные теплосети, грубых продавцов, нерадивых начальников и проклятых империалистов? Они это и так знают и видят. А вот если бы с утра и до ночи передавать прекрасную музыку... читать чудесные стихи... рассказывать древние легенды... неторопливо беседовать о душе... Моя идея прожила день. "Вы что, гражданин? сказали мне. - От вашей музыки и поэзии человек очень быстро станет человеком. Зачем тогда будет нужна наша мощная государственная машина обучения, воспитания, образования, пресекания, наказания? А там ведь тоже люди работают, им на что-то жить надо, семьи кормить! Сократить их всех, что ли?!"
Короче, сократили меня, вернее, опять перевели: заведовать Домом Создания Книг. Вот тут, подумал я, как раз место бранить несовершенства общества, давая работу той самой машине. Поразительнее всего, что нашлись книгосоздатели, которые поддержали меня и тотчас начали писать всю правду, как она есть. "Что?! - сказали мне. - Кто вам позволил заниматься очернительством нашей действительности?" "Господи, - сказал я, - да вы газеты читаете?" - "Газеты в столице издают, - сказали мне, - мало ли какие у них там могут быть новации, а наш островок - краесветный..."
