Я тронул детектива за плечо.
— В чем дело?
— Видимо, произошла утечка информации. Грэм попытался сбежать. Мы догнали его уже в аэропорту.
— Вам надо было обождать. Или хотя бы посадить кого-то с ним.
Бера весь дрожал. Я не винил его.
ОРП и банда торговцев играют друг с другом в забавную игру. Последние вынуждены брать своих доноров живьем, поэтому они вооружены инъекционным оружием, выбрасывающим в кровь кристаллики анестетических препаратов. Мы используем против них то же самое — преступник должен быть схвачен живым, чтобы предстать перед лицом правосудия. Поэтому нам запрещено убивать.
Однажды я нарушил это правило. Один из мелких торговцев по имени Рафаэль Хейн пытался дотянуться до кнопки вызова в своем кабинете. Если бы он сделал это, то вмиг сбежались бы его люди, и я окончил бы свои дни в одном из хранилищ. Мне ничего другого не оставалось, как задушить его.
Отчет об этом случае был занесен в компьютерную базу. Но лишь три человека знали об этом. Один из них — мой непосредственный начальник Лукас Гарнер, другая — Джули. Это была моя первая и единственная жертва.
Грэм стал первой нечаянной жертвой для Беры. Я понимал его состояние.
— Мы обнаружили его в аэропорту, — сказал Бера. — Он был в шляпе, поэтому я не сразу его узнал. Мы подкрались к нему с инжекторами. Он заметил нас, дотронулся до своей шляпы и упал.
— Самоубийство? — Да.
— Каким образом?
— Взгляни на его голову.
Я склонился над столом, стараясь не мешать доктору, который пытался считать информацию с мертвых клеток мозга путем индукции — безуспешно, впрочем. К голове покойного был прикреплен продолговатый предмет из черного пластика.
— Драуд. Нестандартного типа.
Я почувствовал, как мороз пробежал по коже.
— Батарея аккумуляторов. — Да.
— Беспроводной драуд. Черт возьми! Хочу такой же на Рождество!
Беру передернуло.
— Не говори так.
— Ты знал, что он сам был наркоманом?
— Нет. Мы не решились устанавливать жучок в его доме. Взгляни сюда.
Пластик был наполовину оплавлен.
— Ого! Он использовал всю батарею сразу! — воскликнул я.
— Да. Он послал мощный заряд прямо в «центр удовольствий». Знаешь, Джил, не могу избавиться от одной навязчивой мысли… Каково это? Что человек при этом ощущает?
Вместо разумного ответа я провел большим пальцем вдоль его позвоночника. Наверное, Бера будет долго удивляться — что бы это значило. Я тоже.
Вот лежит человек, который убил Оуэна. Была ли его смерть адом? Или, наоборот, высочайшим наслаждением?
По крайней мере, его больше нет. Он больше не сможет добывать новые лица, зрачки и пальцы.
— Нда, — протянул доктор. — Бесполезно. Мозг поврежден основательно.
— Продолжайте, — сказал Бера. — Нам нужны хотя бы мельчайшие обрывки информации.
Я повернулся и незаметно вышел.
Голографии из Санта-Моники прибыли больше часа назад. Среди них были изображения жильцов не только восемнадцатого, но и семнадцатого и девятнадцатого этажей включительно. При виде этого богатства мне даже пришла в голову мысль о человеке, ежедневно спускающемся с девятнадцатого этажа на балкон восемнадцатого. Жаль только, что номер 1809 не имел наружной стены, поэтому там не было окна — не говоря уже о балконе.
Интересно, думал ли об этом Миллер? Ерунда. Он просто выказывал таким образом преданность и готовность во всем содействовать властям.
Я еще раз просмотрел голографии. Ни одна из них не совпадала с имеющимися у нас изображениями людей Лорена. Я выругался и спустился за кофе. На полпути вспомнил о содержимом чемодана Оуэна. Я оставил собранные им голографии у программиста, поскольку не был уверен в том, что сам смогу ввести их в компьютер. К этому моменту он должен уже закончить.
Я открыл свою папку на диске. Да, все было готово. Я сравнил полученные изображения с присланными Миллером.
Безрезультатно. Ни один из снимков не совпадал.
Следующие два часа я занимался подробным описанием дела Оуэна Дженнисона.
Итак, мы вернулись к версии Ордаза о противоречивом убийце.
Клубок из тупиковых нитей. Даже голографии, собранные Оуэном, могли к этому времени устареть — торговцы меняют свои лица как перчатки…
Я закончил протоколирование и позвонил Джули. Оказалось, что она уже ушла домой.
Я позвонил было Тэффи, но тут же положил трубку. Хотелось побыть одному, забиться в темный угол. Мрачное выражение лица напугает девушку. Зачем?
Я поехал домой.
На улице было уже темно. Я добрался до перекрестка и поймал такси.
Оуэн собирал свои голографии по всему Евразийскому континенту. Большинство из изображенных на них наверняка были зарубежными агентами Лорена. Так почему же я ожидал найти их в Лос-Анджелесе?
Такси резво поднялось в белесое ночное небо и вошло в зону облачности. Автопилоту было наплевать на мое желание полюбоваться огнями города.
Так…
Что мы имеем к настоящему моменту?
Кто-то из постояльцев Санта-Моники был человеком Лорена. И убийца…
А если это сам Лорен? Он столько раз убивал, и так уверен в своей безнаказанности, что вполне может слегка ослабить бдительность. Как Грэм.
Большинство преступников не слишком умны. У Лорена, несомненно, мозги есть; но он окружает себя посредственностями — ими легче управлять. Поэтому если Лорен утратит бдительность, то начнет подсознательно недооценивать детективов ОРП, ставя их на одну доску со своими людьми.
Увлеченный изобретательностью плана, он был уверен в благополучном исходе. Тем более что Грэм наверняка подробно проконсультировал его относительно воздействия своего прибора. Усыпленного Оуэна доставили в квартиру и оставили в покое. Рискованно — но риск оправдал себя.
В следующий раз он будет вести себя еще более беспечно. Когда-нибудь мы поймаем его.
Но не сейчас.
Такси ловко вынырнуло из общего потока и приземлилось на крыше моего дома. Я вышел и спустился вниз, к лифту.
Двери лифта открылись. Кто-то вышел.
Я почувствовал неладное, резко обернулся. Такси могло бы послужить прикрытием, но увы — оно уже поднималось. Из темноты выступили еще двое.
Кажется, я успел кого-то подстрелить, прежде чем острое жало вонзилось в мою щеку. Закружилась голова, затем крыша, стены… Увлекаемый центробежной силой, я свалился на пол и провалился в никуда.
Чьи-то пальцы на моем черепе…
Я открыл глаза и обнаружил, что стою посреди комнаты, спеленутый, словно мумия, в какие-то мягкие, но крепкие бинты. Невозможно было пошевелить даже пальцем.
