в поисках Священного Грааля» (1978), история, которая приводится здесь в переработанном и переименованном виде, изначально вышла в Лос-Анджелесском журнале. В этом городе, наводненном демонами куда более крупного калибра, вряд ли можно было ожидать, что Харлан заинтересуется мелким хищником, мешающимся под ногами на пути к настоящей любви. Но его выпады, финты, защита и ложные отступления ослепляют и отвлекают, и, как к своему огорчению предстоит узнать Харлану, даже заставляют его обмануть и перехитрить самого себя. Однако же то, что в результате узнает о себе Харлан, помогает ему, да и нам тоже, перехитрить этого демона.
Как водится, у этого скользкого демона есть большой старший брат. «В дрейфе у островков Лангерганса: 38° 54’ северной широты, 77° 00’ 13” западной долготы» (1974) подобно другим лучшим работам Харлана рассказывает нам о любви, потерянном детстве, доверии к себе, любви к себе. Внутри каждого из нас сидит некая заноза, не позволяющая умереть нашей неудовлетворенности, и с ней надо совладать, если мы хотим обрести зрелость. Здесь, среди всей универсальной атрибутики фильмов ужасов, нам необходимо найти собственные символы того, что мы когда-то потеряли и что нам нужно обрести вновь. Этот демон способен мучить нас до самой смерти.
«Функция глубокого сна» (1988) – один из любимых рассказов Харлана – разбирается с наикрутейшим демоном из всех: не с самой смертью как таковой, но, скорее, с той ролью, которую она узурпировала во всем, что мы пытаемся сложить воедино. Здесь крупным планом показаны окончательность и бесповоротность смерти – и боль, которую она причиняет, и отвагу, простое человеческое достоинство, которые она может вызвать. Так случилось, что сцена, которой открывается рассказ, приключилась с самим Харланом, и это дало толчок к написанию всей этой работы.
Все живое служит приманкой для демонов. Но борьба с ними дарит нам незабываемое чтение.
«Не так уж часто люди делятся с вами своими подлинными, глубинными переживаниями… Как правило, в разговоре с вами они лукавят, потому что никому не нравится, когда его ненавидят, а избыточная доза правды из чьих-то уст способна сделать обладателя этих уст персоной нон грата. Особенно если он застает вас сморкающимся и вытирающим сопли о штаны. Еще хуже, если он застает вас поедающим свои козявки. Нет, честно, многие ли вытерпят такое?»
«Конфронтация», предисловие к «НА КРАЮ», 1970
Катакомбы
(фрагмент «Записок из чистилища»)
У «Баронов» я раздобыл кой-какой инвентарь из арсенала нынешней детворы: кастет, какой я (будь я одним из них) использовал бы в разборках, небольшую дубинку, револьвер 22-го калибра, штык, итальянский стилет (не выкидной), который я использовал преимущественно в качестве подсвечника. Все это должно было стать визуальными пособиями для лекций и докладов по теме преступности среди несовершеннолетних, которые я готовил для Ассоциации родителей и учителей, Христианского союза молодых людей, старших школьных классов и прочих молодежных организаций.
За семь лет я провел уйму лекций на означенную тему; выступал даже на телевидении и радио. Я говорил: «Вам не остановить разборок банд несовершеннолетних, если они уже начались. Вы вообще мало чего можете сделать, если парню нечем гордиться, не считая его дубинки – ни семьей, ни традициями, ни религией, ни тем более школой, страной или самим собой.
– Зато до тех пор, пока у него есть крепкая семья, неотъемлемой частью которой является подросток, которая ценит его ум, его честность, которая уважает его статус, семья, в которой он может укрыться от наступающего на него города и угрожающего мира; до тех пор, пока родители, и школа, и церковь, и местные власти не смотрят на проблему преступности как на этакую социальную проказу, пока они готовы оторвать свои зады от стульев и попытаться понять подростка, попытаться оказать ему помощь в нелегком процессе взросления, а не приказывать, куда ему идти и что делать – тогда у него еще есть шанс.
– Когда все перестанут перекладывать ответственность друг на друга и обвинять во всем журналы с девками, или телевизор, или водородную бомбу – вот тогда мы начнем приближаться к решению этой проблемы».
Вот что я говорил и демонстрировал ножи, которыми резали, и кастеты, которыми били. Вот что говорил я, хотя понимал, что одним этим проблему не решить. А может, нужно совсем другое.
Но я надеялся, что начало положено: нужно же начать. Хоть когда-то.
Я пытался донести эту мысль до той части родителей, которая озабочена бутылкой… ну, и еще рабочим графиком. До тех школ, руководство которых слишком лицемерно и скупо, чтобы пытаться удержать в них по-настоящему хороших учителей. До той части церковных и правительственных чиновников, которые слишком заняты подбором правильных выражений негодования и правильных цветистых фраз для «нынешней возмутительной ситуации», чтобы выйти самим на улицу, где дети играют в стикбол.
Я хотел, чтобы они поговорили со своими детьми. Выслушали их.
Множество лекций, множество демонстраций оружия, используемого детьми. И за семь лет – ничего. Все осталось на своих местах. Никаких изменений… хотя нет, все стало еще хуже.
В общем, мне надоело стучаться лбом в глухую стену, и я переключился на другие дела. Я писал про другое, видел другое, и постепенно десять недель 1954 года начали стираться из памяти.
Но все это вернулось, вернулось самым неожиданным образом месяц назад, в сентябре 1960 года.
Я был в гостях в Бронксе и там встретил парня по имени Кен Бейлз, с которым встречался в пятьдесят пятом году и которому одолжил тогда пишущую машинку. Он заложил ее в ломбард: в те времена он сидел на голом нуле, да и в шестидесятом дела у него обстояли не лучше. Я сообщил ему, что если он не вернет мне стоимость новой машинки – ну, или не вернет ту, старую, мне придется нажать на него посильнее. Все это произошло в начале сентября. И все это обернулось опытом, повторять который мне не хотелось бы. Опытом, который так бесцеремонно напомнил мне «Баронов», что я словно и не уезжал из Бруклина. Все вышло примерно так…
Моя решимость вернуть деньги так напугала Бейлза, что он позвонил в полицию. Анонимно.
То, что у меня в квартире хранится оружие (запертое в шкафу с документами), ни для кого не было секретом, тем более что я показывал все это по телевизору.
Он сказал полицейским, что я держу у себя в квартире в Гринвич-Виллидж целый арсенал.
В субботу, одиннадцатого сентября, в по-летнему жаркий день я ничем особенным не занимался – так, мелочами по хозяйству, когда в дверь позвонили.
