— Ты был прав, — прошептал он, — Не много радости…
Себранн свернулся калачиком возле Алека, положив голову ему на грудь. Тот провел рукой по его волосам.
— Ты сделал очень хорошее дело.
Серегил просмотрел на Илара, и увидел, как тот сглотнул ком. Он был ужасно напуган.
— Я мог бы спрятаться, если вдруг появятся охотники за рабами.
— Мы не можем так рисковать. Если нас поймают с клейменым рабом, и Алек, и я будем мертвы, как если бы остались клейменными сами. Это всё быстро, и цветы мгновенно усмиряют боль.
Илар медленно кивнул, хотя всё ещё весь трясся от страха.
— Я не такой храбрый как вы двое. Вам придется держать меня покрепче. Серегил, можешь резать меня сам?
— Хорошо. Ложись.
Илар заплакал уже тогда, когда Алек навалился на него, удерживая ногу Илара обеими руками. Серегил обхватил его за колено и принялся за дело. Илар орал, сквозь ремень, зажатый в зубах, однако не слишком вырывался, пока Серегил срезал кусок кожи с клеймом. Себранн, как и раньше, положил в рану цветы, однако Серегил заметил, что теперь они были поменьше, и их потребовалось больше, чтобы заживить рану.
Когда с первым клеймом было покончено, Алек слез с Илара.
— Поворачивайся.
— Я не смогу! Не надо больше! — заплакал Илар.
— Сможешь.
Алек грубо опрокинул Илара и навалился на рыдающего мужчину, пытаясь ухватить его руку. На сей раз Илар, и в самом деле принялся сопротивляться, так что Серегил не смог убрать клеймо одним четким движением. Его пальцы были скользкими от крови, и он сумел срезать лишь половину клейма, прихватив и свой большой палец.
— А ну хватит дергаться, черт тебя подери! Ты только делаешь хуже.
Илар замер, пытаясь подавить рыдания.
— Закрой ему глаза, Алек.
Серегил срезал остатки клейма и отсел подальше, чтобы дать возможность Себранну сделать его работу.
Хотя его раны затянулись, Илар никак не мог перестать рыдать. Серегил неловко погладил его по плечу:
— Ну, все, хватит. Давай. Поднимайся.
Серегил попробовал было поднять его за руку, но ноги не держали Илара, и Серегил снова очутился на земле, с Иларом, обеими руками вцепившимся в его камзол, на коленях. Серегилу не оставалось ничего иного, как держать его, пока тот не успокоится. Он ощущал под своими пальцами выпуклые рубцы старых шрамов, проступавшие сквозь тонкую ткань на спине Илара. Пережитые страдания сделали Серегила более сильным, и Алека тоже. Но они сломили Илара.
— Как трогательно, носишься с ним, как с писаной торбой.
Серегил обернулся и увидел Алека, укачивавшего Себранна на своих руках.
Он смотрел на Илара со смесью жалости и отвращения. Когда же перевел взгляд на Серегила тот увидел что в его глазах промелькнула обида. Так они и сидели до самого восхода солнца, оба держа на руках свои ноши.
АЛЕК ТЕРЯЛСЯ В ДОГАДКАХ, какое число могло быть теперь на календаре, но ветер с каждым днем становился все более суровым, и в воздухе пахло зимой. Ночью земля под ногами искрилась легким морозцем. Экономя запасы еды, и благодаря тому, что ему иногда везло на охоте, им удалось продержаться две прошлые ночи на продовольствии, полученном от Тиель, однако теперь холод становился их главным врагом. Когда наступало время отдыха, им не оставалось ничего иного, как тесно прижавшись друг к другу, пытаться сохранить тепло своих тел.
Даже через три дня пути от дома козопаса они не только не достигли побережья океана, но ещё и угодили под дождь. К рассвету он стал таким сильным, что Алек и Серегил плюнули на охрану и присоединились к Илару в их жалком убежище, которое они нашли в каком-то развалившемся доме.
— По крайней мере, сегодня не будет проблем с водой, — пошутил Серегил, стуча зубами.
Во время их прошлого ночного перехода все были жутко голодны и испытывали потребность хотя бы умыться, воды в редких ручейках, что текли в прежде сухих оврагах, теперь оказалось достаточно, чтобы наполнить ею кожаные мехи.
С тех пор, как он исцелил девушку, Себранн вернулся к своему обычному тихому и безучастному состоянию, больше не проявляя никакого интереса, если им случалось в очередной раз отклоняться от ночного маршрута. Алек, хоть сам почти постоянно испытывал чувство голода, кормил его по нескольку раз в день, и рекаро казался весьма довольным таким усиленным питанием. Когда Алек укладывался спать, он всегда пристраивался к нему поближе, впрочем, это уже никого не удивляло.
Однако, вглядываясь в его светлые глаза, когда умывал его или отрезал ему волосы, Алек почти с уверенностью мог сказать, что с каждым днем видит в них всё больше разума. То, как рекаро почувствовал больную девушку и настаивал на том, чтобы они пошли туда, было достаточным тому доказательством. И Серегил, к великому облегчению Алека, тоже начал относиться к нему граздо ласковей.
Единственным признаком того, что местность, которую они проходили за последние пару ночей, не совсем безлюдна, были редкие хижины пастухов. Они задерживались возле них лишь для того, чтобы раздобыть немного еды: только то, что можно было украсть, не рискуя попасться на глаза хозяевам.
Вопрос о том, чтобы избавиться от Илара или Себранна за время пути отпал сам собой. Серегил вынужден был признать, что ему всё же было смириться с этим легче. Сначала он сделал над собой усилие и ради Алека стал говорить о рекаро "он" и "Себранн". Но с той ночи в доме козопаса, он и сам не заметил, как стал думать о нем, как о живом существе. Безмолвный и сам по себе весьма необычный, Себранн каким-то образом узнал о больной девушке и сделал всё, чтобы помочь ей. Однако видеть каждый раз, как он пьёт кровь Алека, и чувствовать прикосновение к себе его ледяных пальчиков было все еще не очень комфортно.
Алек и Илар, кажется, заключили своего рода перемирие, которого правда хватало лишь на то, чтобы спать рядом, не убивая друг друга. Серегил никогда не видел, чтобы Алек так долго держал на кого-то зло: обычно он легко прощал, а потому Серегил не удивился бы, окажись, что Алек не всё рассказал ему о времени, проведенном с Иларом в доме алхимика.
Чувства самого Серегила к Илару были ещё более сложны. У него по-прежнему было достаточно причин его ненавидеть, начиная с той годами взлелеянной обиды, но все же всякий раз, когда он смотрел на Илара, все, что он видел — это его шрамы и его взгляд побитой собаки. Это был не тот человек, о котором он вспоминал.
Несколько дней назад, когда они впервые были вынуждены вот так сидеть бок о бок, пока Алек стоял на часах, Илар долго молчал и заметно нервничал. Но потихоньку он завел разговор об Ауренене и об их прошлом, как тогда, когда Серегил изображал послушного раба. Теперь он спрашивал новости о тех, кого помнил, и вспоминал их общих друзей. Серегил, поначалу очень неохотно шедший на такие разговоры, вдруг обнаружил, что спокойно беседует обо всём с Иларом. И будь на его месте кто-то другой, это могло быть даже приятно. То, что Алек, не желавший во время их ночных переходов сказать Илару ни одного доброго слова, теперь засыпал, прижавшись к нему при свете дня, заставил Серегила задуматься: может и он тоже подобрел к Илару.
