Однако как только он попробовал спросить об этом в один из редких моментов, когда они остались наедине, Алек удивленно уставился на него.
— Я пользуюсь им для тепла, как походным костром. Вот и всё.
Он подозрительно глянул на Серегила.
— А ты?
— И я, — ответил Серегил, хотя в глубине души вовсе не был так уж уверен. И Алек наверняка это сразу уловил.
— Я не могу объяснить этого, тали. Я не хочу его. И не люблю! Только я, кажется, больше не испытываю к нему ненависти. Сразу, как выберемся из Пленимара, наши дорожки разойдутся, обещаю.
— Точно?
— Да. Не сомневайся.
Алек сделал вид, что поверил, однако всё же бросил на Серегила такой скептический взгляд, что у того защемило сердце.
Поутру, когда только-только забрезжил рассвет, Алек, учуявший запах легкого бриза, смог с уверенностью сказать, что они наконец достигли океана. Он подождал, пока небо на горизонте приобретет более яркий оттенок, и указал вдаль на юго-запад.
— Вон он. Пролив!
Между все еще темной землей и золотой кромкой горизонта изогнутой туманной полосой расстилался океан. Где-то там, куда не достигал взгляд, был Ауренен, а в нём — спасение.
— Не верю! — прошептал Илар. — Мы и в самом деле готовы это сделать.
Серегил ответил ему своей кривой усмешкой.
— Через две ночи. Самое большее, через три. Надеюсь, твой желудок выдержит плаванье под парусом, друг мой.
Друг?! Улыбка мгновенно исчезла с губ Алека… ну ладно — пусть всё это время Серегил преспокойно спал возле Илара, пусть даже Илар предал Алека в доме Ихакобина. Но вот теперь он таким тоном назвал Илара "другом"… Это прозвучало так, будто Серегил и в самом деле так считает!
— Вперед! — воскликнул Серегил, ничего не заметив.
Они наткнулись на изрытую колеями грунтовую дорогу, идущую на юг, и по ней добрались до широкой гавани. Обойдя кругом небольшую деревеньку они, наконец, укрылись в одинокой рощице возле ручья. Место было далеко не идеальным, но уже светило солнце, и они не могли рисковать оказаться пойманными на открытом пространстве.
Вокруг было много сушняка, и немного посовещавшись, Алек с Серегилом решили развести небольшой костер. На завтрак у них троих был кипяток и кусочки сырой репы. Конечно, этого было слишком мало, однако благодатное тепло разлилось в их желудках, согревая их изнутри. Из скудных запасов еды в тряпичном мешке оставалось ещё несколько реп, пара сморщенных яблок и толика жареного мяса худосочного кролика, которого Алек убил пару дней назад. На этом они надеялись продержаться ещё хотя бы сутки.
Алек с Серегилом весь день стояли на часах, сменяя друг друга. Место, что они выбрали, было вполне укромным, и когда наконец взошло солнце, Илара снова оставили спать одного.
Поздно вечером, когда на часах был Серегил, прижигавший клещей у себя на руках и ногах кончиком зажженной палочки, проснулся Илар и принялся ожесточенно чесать свою грязную одежду и волосы. Стараясь не потревожить Алека, все еще спавшего в обнимку с Себранном, он осторожно выбрался, подошел к Серегилу и прошептал:
— Ты должен потом показать мне, как это делается. У меня всё тело зудит. А ещё мне нужно помочиться. Можно я отойду в укромное местечко?
Илар всегда, когда ему было нужно справить нужду, отходил куда-нибудь подальше, где никто не мог его видеть, даже если была ночь. Серегил хотел было возразить, но подумал о шрамах от кастрации, которые однажды показал ему Илар.
— Ну давай, только не выходи из-за деревьев.
Илар спрятался за большим стволом и мгновение спустя Серегил увидел его голое колено, выглянувшее оттуда. Конечно, ему же приходится садиться на корточки. Он отвел взгляд, тронутый зрелищем гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он же помнил, каким было это тело — сильное и ещё целое — и как оно когда-то прижималось к нему…
Серегил бросил палку в огонь и отправился осматривать окрестности их убежища на предмет признаков жизни: что угодно, только не думать об Иларе.
Однако тот потащился за ним.
— Я хочу есть.
— Поедим, когда проснется Алек. Пока можешь вдоволь напиться воды. Ручей чистый.
Илар жадно напился и смочил кожу. Затем обернулся и посмотрел в сторону Алека, спавшего на земле.
— Так это тот единственный, кого ты по-настоящему полюбил, мм? Не скажу, чтобы я так уж осуждал тебя. У него доброе сердце.
— Не для тех, кто его предал, — мягко возразил Серегил.
— Мне жаль, что так получилось. Однако ты же не думаешь, что у меня был какой-то выбор? Илбан приказал, я должен был повиноваться.
— Прекрати называть его так! Теперь ты свободен. У ауренфейе не может быть хозяина.
Тихий смех Илара был горек.
— Разве мы всё ещё можем так себя называть?
— Так говорит кровь, которая течет в наших жилах, что бы кто ни сказал, и что бы с нами ни делал.
— Понятно. Что ж, попробую следовать твоему совету, пока кто-нибудь не увидит меня голым. Бани станут моим любимым местом, тебе не кажется?
— Жалость к себе, знаешь ли, не слишком конструктивное чувство. И уж точно не слишком привлекательное.
— Простите, илбан, — горький сарказм возвратился к Илару.
Серегил воздержался от ехидного замечания, не желая разбудить Алека. Даже во сне у юноши не исчезали из-под глаз темные круги, выдававшие его крайнюю усталость. Он лежал, свернувшись на боку, и положив голову на узел с вещами, с Себранном, как обычно уютно пристроившимся возле его груди.
— Поначалу, когда меня сослали, мне очень хотелось умереть, но я был слишком молод и не решился осуществить это желание, — тихим голосом признался Серегил. — Потом это прошло, хотя позор, конечно, остался… Что бы ты себе ни думал, а идти на суд Идрилейн, будучи покрытым позором, вещь далеко не из приятных. Каждый знает, почему ты там, и что ты натворил. Но один мудрый друг сказал мне: когда ведешь себя, как побитая собака, то и люди воспринимают тебя таковым, а если хочешь когда-нибудь снова добиться уважения, следует научиться гордо держать голову.
— Легко сказать, — Илар отвернулся и уставился на закатное солнце:- Я такой грязный.
Серегил сначала подумал, что он говорит о своем душевном состоянии, но тот добавил:
— Плеск этого ручья сводит меня с ума. Прошу тебя, дозволь мне помыться.
Серегил засомневался, хотя сама идея ему понравилась. За весь день они не услышали и не увидели ни одного человека, а ручей, извивавшийся между деревьев, бежал прямо под горкой, на которой они сидели сейчас. Солнце почти село, и наверху, сквозь ветки, уже виднелись первые звездочки.
— Ладно. Покараулим друг друга.
Первым пошел Серегил. Оставив свой меч в пределах легкой досягаемости, он снял с себя грязную одежду и присел на корточки на глинистом берегу, пытаясь смыть пот и дурной запах. Он оглядел правую руку — то место, где когда-то было клеймо — и остался доволен, что не придется ходить весь остаток жизни с этим живым напоминанием о случившемся. Уже и то было ужасно, что он позволил им с Алеком вот так вот попасться: и особенно виноватым он чувствовал себя из-за того, что так долго им приходится выбираться обратно к свободе.
