необходимости, об успешном эксперименте профессора
Набатникова и о том, как избежать лишних волнений.
Последние испытания "Униона" поколебали сомнения противников Пояркова. Да, действительно, газонаполненная летающая конструкция с реактивными двигателями может быть использована не только для исследования верхних слоев атмосферы, но и как средство воздушного транспорта. Кое-кто иронически улыбался. Помилуйте, дорогие друзья, но ведь это возврат к старому! Жесткий дирижабль Циолковского. Ну конечно, форма другая, двигатели более современные. Только в наш век, когда открыты принципиально новые пути в развитии транспортной авиации, когда существуют и конвертопланы, и турболеты, и даже проекты фотонной ракеты, как-то странно возвращаться к дирижаблю.
Сторонники Пояркова доказывали, что для трансатлантических перелетов реактивный дирижабль обладает существенными преимуществами перед всеми другими видами транспорта. Полет на нем абсолютно безопасен, он может садиться даже на воду. У него огромная грузоподъемность при малых эксплуатационных расходах.
Так говорили инженеры, экономисты, хозяйственники. И с этим нельзя было не согласиться. Но когда им стало известно, что "Унион" это не просто летающая лаборатория и тем более не дирижабль для перевозки людей и грузов, а нечто вроде космического корабля, то многое пожимали плечами. Такую махину отправить в космос? Здесь, наверное, без атомного горючего не обойдешься.
Однако специалистов, которые хорошо знали, что "Унион" уже испытывался с атомными двигателями, удивляло другое. Оказывается, во время полета "Униона" его можно выводить на разные орбиты. Видимо, это имеет научное и практическое значение.
Но до этого пока еще далеко, а сейчас Поярков нервничал. В Москве до сих пор не решили, можно ли запустить "Унион" в ближайшие недели?
Наконец-то пришел долгожданный ответ. Набатников пригласил Пояркова в свой кабинет и, грузно приподнявшись с кресла, протянул телеграмму:
- Наша просьба удовлетворена.
- Какой вариант? - несмело спросил Поярков и почему-то побледнел.
- Самый максимальный. Сейчас покажу.
Не скрывая своего торжества, Набатников сбросил пиджак, подошел к стене и щелкнул выключателем. Взметнулась вверх намотанная на валик шторка. На черном стекле светящимися люминесцентными красками были нарисованы предполагаемые орбиты "Униона".
- Наглядный чертежик? - весело спросил Афанасий Гаврилович. - Люблю законченную работу...
Перед глазами Пояркова светились разноцветные эллипсы. Они окружали голубой шар Земли. Вот самая близкая к ней, оранжевая орбита, вот следующая, нарисованная зеленой краской, затем сиреневая.
Несмотря на огромные знания и широкий технический кругозор, Афанасий Гаврилович Набатников все же оставался физиком, а Серафим Михайлович Поярков конструктором. Поэтому точнейшие расчеты, связанные с траекторией полета, были им недоступны. Этим занимались математики и астрономы с помощью самых совершенных электронно-вычислительных машин.
- А ведь здорово, что выбрали именно этот вариант! - говорил Афанасий Гаврилович, скользя взглядом по сияющей орбите. - После первого испытания "Униона" и обработки всего материала я подумал о некоторых незнакомых частицах.
Поярков снисходительно улыбнулся:
- Вы ждете, что там найдутся какие-нибудь особые частицы небывалой мощности?
- Всякое может быть, - уклончиво заметил Афанасий Гаврилович. - Сегодня вечерком я кое-что расскажу. Кстати, а что ты думаешь о "Чайках"? Нельзя ли разместить еще несколько штук?
- Пока у меня такого задания не было, - пожимая плечами, ответил Поярков. - Ведь рассчитывали, что полет будет с людьми. А в телеграмме ничего не сказано.
Набатников опустил шторку у карты.
- Вероятно, решение придет дополнительно. Ну а как проходит тренировка у Багрецова?
- Врачи довольны. Только я боюсь, что зря мы парня мучаем. А вдруг полет не разрешат?
- Но ведь он на это и не рассчитывает. Обыкновенная контрольная проверка.
Так оно, собственно говоря, и было. В Ионосферном институте велась большая работа по изучению человеческого организма в условиях космических полетов. Для этих целей приглашали летчиков и просто добровольцев. Таким "добровольцем" считался и конструктор Поярков, которому по роду работы было крайне необходимо представить себе самочувствие космического путешественника. Ведь работа только начата, и дальше конструктор будет проектировать не "полустанки" вроде "Униона" и даже не космические вокзалы, а орбитальные пассажирские лайнеры. Значит, всякие ускорения, перегрузки и хотя бы минутную невесомость надо испытать на себе.
Ну а при чем тут Багрецов? Здесь, в Ионосферном институте, он занимался исследованием орла-разведчика, подготавливал к испытаниям анализатор Мейсона.
Обе эти работы были уже закончены. Разведчик с кратким отчетом отослан в Москву, где, вероятно, его покажут иностранным корреспондентам.
И все же Набатников и Дерябин не хотели отпускать молодого инженера, которому вот уже второй раз продлили срок командировки. Бабкина тоже не отпускали по причине исследования в его организме космических и радиоактивных частиц. Багрецову приходилось работать со всякими современными медицинскими контрольными приборами, а потому здесь, в Ионосферном институте, ему поручили за ними присматривать. Ведь далеко не каждый врач знает электронику и радиотехнику - им трудно разбираться в капризах новых приборов.
Не раз для проверки Багрецов надевал их на себя и, так же как Поярков, вертелся на специальной карусели, летал на реактивных самолетах и, кроме перегрузки и невесомости, испытывал всякие другие неприятности. Потом они превратились в систему и послужили основой для серьезной тренировки.
Афанасий Гаврилович с удовлетворением отметил новое увлечение Багрецова и, получив самые лестные отзывы врачей о предварительных результатах этой тренировки, как-то в шутку сказал ему:
- Не пойму я тебя, Вадим. Неужели ты хочешь опять подняться в "Унионе"? Первый полет не отбил охоту?
Вадим вдруг сразу посерьезнел.
- Тогда это была случайность. А сейчас я думаю о необходимости.
- Значит, если бы таковая оказалась, - все так же улыбаясь, продолжал Набатников, - то полетел бы не задумываясь?
- Почему не задумываясь? Я уже думал... Мог бы следить за приборами. Наверное, это нужно...
На том и закончился разговор. Афанасий Гаврилович был уверен, что Вадим от своих слов не откажется, и если будет получено разрешение на полет "Униона" с экипажем, то можно послать Пояркова и Багрецова. В самом деле, ведь кроме старика Дерябина, которому даже думать нельзя о таком рискованном путешествии, никто лучше Багрецова не знал приборов "Униона". К тому же он наблюдал за ними в полете. У Вадима было какое-то особое чутье, интуиция, пользуясь которой он мгновенно определял ту или иную неисправность в сложном аппарате. Не следовало бы, конечно, сомневаться в надежности многократно проверенной техники, но всякие бывают случайности - опытный глаз не помешает.
