почти механически кивнул двум сопровождавшим меня полисменам в штатском. Они перекинулись парой слов, и сержант, помахав в воздухе маркером, ткнул пальцем в сторону лестницы.
– Отведите его в детективный отдел.
Один из двух моих провожатых осторожно тронул меня за плечо, и я, шагая между ними, поднялся на второй этаж, где располагался собственно участок.
Помещение имело шестьдесят или семьдесят футов в длину, примерно тридцать в ширину, высокий потолок, тусклые, бесцветные стены, пол настолько серого цвета, что его словно и не было вовсе, и тяжеленные светильники (этакие шары из белого матового стекла – ну, вы наверняка такие видели), свисавшие с потолка на толстых цепях.
Столы располагались на первый взгляд в полном беспорядке и занимали всю комнату. На пробковых стендах висели приказы, циркуляры, портреты разыскиваемых лиц, внутренняя информация и карикатуры с полицейскими из разных журналов. В дальнем левом углу располагалось выгороженное решеткой круглое пространство, так называемый «бак», в котором преступники содержались до того момента, когда их распределят в то или иное место.
Двое мужчин работали с бумагами друг напротив друга. Одного из детективов окликнули по имени, и тот поднял на нас взгляд самых усталых глаз, какие я только видел за всю свою жизнь.
– Привет, – произнес он. Это было приветствие, не более того. Усталый коп вернулся к своим бумагам. Висящий на стене динамик затрещал помехами, а потом принялся сыпать кодовыми номерами, но никто не обратил на это ни малейшего внимания. Мои провожатые подвинули для меня стул рядом со столом, и я сел. Двое склонившихся над бумагами детективов подняли головы и посмотрели на меня так синхронно, словно их дернули за ниточки.
– Послушайте, – сказал один из них моим провожатым. – Не могли бы вы дождаться прихода Старика, а? Мы еще даже не обедали.
Один из моих копов согласно кивнул. Детективы собрали свои бумаги, сложили их аккуратными стопками, убрали в тумбочку и ушли. Я закурил.
Ожидание оказалось не таким уж и неприятным. Я даже нашел в этом что-то возбуждающее. Однако у меня забрезжило подозрение, что все это будет не так просто, как я себе представлял: оставить полицейским мои книги и попросить их позвонить, когда вся эта ерунда станет ясной всем. Я даже заподозрил, что мне придется провести ночь в каталажке – но решительно выбросил эту мысль из головы, настолько бредовой она мне показалась. В конце концов, я же ничего не совершил!
Тот из моих провожатых, что повыше, снял плащ, поставил бумажный пакет с оружием и моими книгами на пол и сел за стол. Я сидел на стуле, поставленном у стола сбоку. Он внимательно посмотрел на меня, ободряюще улыбнулся и полез в стол за бланками. Он хотел моего заявления.
Я постарался вспомнить, какой сегодня день, и сколько мне лет, и что я здесь вообще делаю, и без особого труда ответил на его вопросы: одиннадцатое сентября тысяча девятьсот шестидесятого года… двадцать шесть… арестован на основании акта Салливана, незаконное владение огнестрельным оружием в городе Нью-Йорк, округе Манхэттен. Все верно; я понимал, что это верно. В общем, я приготовился дать ему свое заявление.
Он записал все, включая имя Кена Бейлза, тот факт, что я читал лекции и выступал по ТВ с этим оружием, а также то, что я позволил им обыскать мою квартиру без ордера. Детектив дал мне понять, что, несмотря на серьезность обвинения, он не думает, чтобы мне грозили серьезные неприятности.
Мы ждали Старика – капитана.
Те двое копов, которые находились в помещении, когда мы пришли, так и не вернулись. Я предположил, что у них закончилась смена. Пока мы ждали, в участок пришла Линда Соломон, и ее направили наверх, к нам. Она принесла мне зубную щетку, тюбик зубной пасты, мои очки для чтения, кусок мыла и три книги:
«Ностромо» Джозефа Конрада,
«Волшебника из страны Оз» Л. Фрэнка Баума,
«Эйхман: человек и его преступления».
Порой мои друзья изрядно удивляют меня.
Я взял бумажный пакет со всем добром, поморщился, прочитав названия на трех корешках – очень все-таки специфический юмор у Линды. Она улыбнулась в ответ улыбкой Чеширского Кота (на которого и впрямь похожа) и выразительно пожала плечами. Она хотела задержаться на некоторое время – понюхать, как она выразилась, чем пахнет тюрьма – но терпение мое к этому моменту изрядно истощилось, и я – несмотря на всю ее доброту и решимость доставить мне все необходимое, несмотря на дождь – в не самых вежливых выражениях предложил ей уматывать отсюда, пока ее задницу не начали обследовать на предмет отметин от шприца.
Она подарила мне сестринский поцелуй в лоб и посоветовала не унывать. Ну, или что-то в этом роде. Господи, единственное, что я хотел – выбраться из этого места!
Примерно через сорок пять минут появился капитан. Высокий, мускулистый тип с мягкими чертами лица, он пригласил меня к себе в кабинет и принялся читать мое заявление, задавая время от времени уточняющие вопросы. Потом вызвал к себе старшего из арестовавших меня детективов и задал ему ряд вопросов, касавшихся моего поведения. Детектив дал ему исчерпывающее, абсолютно точное описание того, что произошло, и показал ему мои книги. До того момента мне казалось, что все разрешится благополучно.
У меня сложилось впечатление, что капитан не слишком хотел связываться с моим делом, поскольку к этому времени стало совершенно ясно, что я не серийный убийца топором, не торговец наркотой и не любитель демонстрировать интимные части тела на детских площадках. Однако донос подшили к делу, и ему волей – неволей приходилось двигать дело дальше.
Прочитав рапорт детектива, капитан посмотрел на меня и спросил, не знаю ли я, как полицию впутали в эту историю. Я рассказал ему про Кена Бейлза. Он промолчал. Да и понятно почему: звонок был анонимный, и доказать, был ли это Бейлз или кто-то другой, не имелось никакой возможности. Впрочем, прежде я не задумывался о том, что это мог оказаться… кто-то другой.
В голове моей роились имена. Все мелкие враги, которых можно заработать на протяжении жизни, особенно такие идиоты, что могли выбрать столь трусливый способ поквитаться. Тут я вспомнил имя, до той поры не приходившее мне в голову. Моя бывшая жена, Шарлотта, которая теперь жила в Нью-Йорке, в Бронксе. Что, если это она? Мне не хотелось обдумывать эту версию. Мне не хотелось думать, что кто-то, с кем я был так близок, может настолько возненавидеть меня. Я попробовал думать о другом.
По прошествии нескольких часов сидения в ожидании (справедливости ради скажу, что он
