голове. Те большие таблетки, подумал он, это они его выключили. Пока Фрэнка тащили через темный коридор, он пару раз споткнулся. По пути они столкнулись с другим санитаром, и Бен крепче сжал руку Фрэнка. Санитар, молодой парень, выглядел скучающим и усталым. Он с любопытством посмотрел на Бена:
– Куда ты его тащишь посреди ночи?
– Ему нехорошо, веду к дежурному доктору.
– Удачи. Сегодня Блэкстон на дежурстве.
– Ага, наверняка уже набрался.
Они разминулись. Бен вел его мимо отделений, где спали одурманенные пациенты: в каждом сидел за столом санитар и читал при тусклом свете лампы. Потом Бен открыл боковую дверь, и Фрэнка, одетого только в больничную робу, обдал ледяной воздух. Он охнул.
– Все в порядке, нам только до ворот дойти.
Бен повел его по дорожке, убыстряя шаг. Фрэнк очумело оглядывался. Ночь была ясная, морозная и лунная, на траве поблескивал иней. Его начало трясти. Они направлялись прямиком к сторожке, к запертым воротам. Фрэнк заглянул в окошко сторожки, открытое внутрь, и увидел неподвижно распростертого на полу человека. Он с ужасом осознал, что руки у лежащего связаны, а на лице кровь, и испуганно отпрянул.
– Все в порядке, Фрэнк, – сказал Бен. – Честно, с ним все хорошо. Мне нужно вывести тебя отсюда, Фрэнк, я помогаю тебе сбежать. Ну же, какого хрена, пошли дальше.
Фрэнк застонал, но Бен тянул его к воротам. Ноги ходили ходуном. Фрэнк думал, что упадет, когда Бен сунул руку в карман и достал ключ, большой, не из тех, что висели у него на связке. Продолжая поддерживать Фрэнка одной рукой, санитар отпер ворота. Фрэнк оглянулся и посмотрел в темноту, на мертвые окна клиники.
Бен выволок его через ворота на дорогу. От их дыхания поднимались клубы пара. Было очень темно, дорога казалась пустой.
Затем в нескольких ярдах от них вспыхнули фары, и Фрэнк разглядел машину, большую машину. Дверца открылась, вышел высокий мужчина в шляпе и пальто и быстро зашагал к ним. За ним последовал еще один мужчина, потом женщина. «Это немцы, – подумал Фрэнк. – Они пришли меня забрать, я не смогу сохранить тайну». Ноги подкосились, и он упал бы на землю, если бы Бен не схватил и не удержал его.
Мужчина остановился в паре футов от Фрэнка. Тому не хотелось поднимать голову и смотреть на него. Наверное, это один из полицейских; возможно, тот немец. Потом он почувствовал, как на его плечо легла рука, и знакомый голос произнес:
– Все в порядке, Фрэнк. Это я. Джефф тоже здесь. Мы пришли, чтобы помочь тебе.
Он поднял взгляд:
– Дэвид?
Дэвид улыбнулся. Взгляд его был полон заботы, как в тот раз, когда он навещал Фрэнка. Но что-то в нем изменилось. В бившем из фар свете Дэвид казался состарившимся на несколько лет.
Две ночи Дэвид и Джефф провели в Брикстоне, в квартире над продуктовым магазином. Наталия оставила их там, пообещав прийти в воскресенье, когда все поедут в Бирмингем. Воскресенье, как отметил Дэвид, приходилось на тридцатое число, последний день ноября. С демонстрации в День поминовения прошла, казалось, целая вечность.
Бакалейщик, мистер Тейт, мужчина средних лет с усами песочного цвета, отличался грубоватой веселостью. Он предупредил, чтобы постояльцы не шумели в часы работы магазина, и Дэвид с Джеффом почти все время проводили в отведенной им спальне, читая и играя в карты. В комнате было холодно, снизу доносилась резкая смесь запахов сыра и бекона. Бакалейщик приносил им еду. На второй день он сказал, что его сын погиб, сражаясь против партизан-националистов в Бирме, и вскоре с женой от горя приключился удар. Тогда-то он и подался в Сопротивление.
– Мы обязаны остановить все эти убийства, – сказал он. – Прийти к соглашению с теми людьми на востоке. Сейчас мы не всегда можем получить даже хороший индийский чай, из-за забастовок на плантациях.
Дэвид поинтересовался, нет ли новостей о Саре, но их пока не было.
В первый вечер, когда магазин закрылся, Дэвид и Джефф сидели и тихо беседовали. Джефф рассказал о женщине, которую знал в Кении.
– Ее муж был врачом. Приехал с благотворительной миссией, чтобы помогать туземцам. Славный парень, только слишком серьезно относился к своей работе и толком не заботился об Элейн. Она, как бы это сказать, была брошена на волю волн. Местные белые смотрели на нее свысока, как на жену идиота-благодетеля. Ирония заключалась в том, что она ненавидела черных, искренне боялась их – не могла избавиться от предрассудков, свойственных большинству. Я взялся немного просветить ее на этот счет. Самую малость. – Он лукаво усмехнулся. – Думаю, нас влекло друг к другу, потому что оба оказались не в своей тарелке. Я предложил Элейн вернуться со мной в Англию, развестись с мужем. Не получилось – как католичка, она не признавала разводов. – Джефф вздохнул. – Тогда мы решили прекратить нашу связь, и я попросил перевести меня на родину. И знаешь, что самое странное? После нашего разрыва она ни с того ни с сего взяла и во всем призналась мужу. Зачем так поступать, когда все закончилось? – Джефф устало покачал головой. – Город только об этом и говорил в последние недели моего пребывания.
– И она так и не сказала тебе, почему сделала это?
– Я ни с кем из них больше не разговаривал. Когда слухи расползлись, они старались не показываться в городе. Думаю, Рон, ее муж, сказал кому-то из коллег. Я видел Элейн однажды. Я шел по одной стороне улицы, она – по другой. Заметила меня, развернулась и нырнула в магазин. Ну раз так, значит так, подумал я. – Снова язвительный смех. – Тем не менее возвращение домой с разбитым сердцем обеспечило мне хорошее прикрытие, когда я начал шпионить для Сопротивления.
– Ты ее разлюбил? – спросил Дэвид.
Джефф покачал головой:
– Знаешь, я никогда не верил в романтическую чушь про вторую половинку, созданную только для тебя…
– И я тоже.
– Но с тех пор так никого и не встретил. – Он нахмурился, лицо его вдруг посуровело. – Думаю, это ожесточило меня. И наверное, поэтому я оказался готов пойти в Сопротивление.
– Я озлобился после смерти Чарли, – сказал Дэвид. – Это сыграло свою роль. – Он бросил взгляд на Джеффа. – Ты заметил это тогда? Уловил мою озлобленность?
– Я видел, что у тебя внутри начало закипать после выборов пятидесятого года. Ты больше стал говорить о политике. С Чарли я это не связывал. Ты жалеешь? О том, что сделал?
– Я жалею, что обманывал Сару. Где она сейчас? Бог весть, что с ней
