— Было, — прошептала она. — Я всегда утверждала, что мозг это то, где хранится только память. Тот, второй ящик, и был мозгом.
— Так ты тоже принимала участие в споре? — удивился я.
Она кивнула головой.
— Но все не так просто, как это казалось некоторым, в том числе и профессору Боллеру…
Ее голос все еще дрожал, но она перестала плакать. Я уселся на стол против нее.
— А в чем сложность? — спросил я.
— Когда мозг и аппарат мышления работают вместе, происходит какое-то таинственное взаимовлияние, и тогда в мозг что-то попадает из хранилища информации, а из мозга в хранилище информации и, наверное, при этом меняется и то, и другое…
— И ты все это знаешь? Вот уж не думал? Кем ты работаешь у Боллера?
— Как когда. Иногда я помогаю ему в опытах. Иногда анализирую электрофизиологические данные. А иногда… Да я же тебе уже рассказывала…
— Ты — мне?
Она вздохнула и замолчала. Ее горячая влажная рука медленно гладила мою, а широко раскрытые глаза смотрели в угол комнаты, из которого выползал солнечный зайчик.
— А может быть, и не говорила, — наконец, произнесла она задумчиво. — Кто знает… Пэй, ты меня еще любишь?
Наверное, прошло много времени, потому что луч солнца перенесся на стену, а мы все сидели, погруженные в мучительные думы, и каждый из нас боялся нарушить молчание. Наконец, я не выдержал и, нагнувшись к самому уху девушки, спросил:
— Катарин, с чего ты взяла, что я тебя люблю? Я тебя вижу всего второй раз.
Она покачала головой, не сводя глаз с солнечного пятна на стене.
— Ты меня слышишь? — прошептал я. — Да.
— Почему ты не отвечаешь?
— Я сейчас не Катарин…
— А кто же?
— Голл. Я вспомнила цирк и того лейтенанта…
Я горько усмехнулся. Он очень неосторожный, этот Боллер! Болтовня про Джона Смита и Магомета выдают его с головой. Какими бы средствами он ни пользовался, все дело сводится, по-видимому, к чему-то такому, когда человека можно заставить поверить, что он всего лишь своя собственная тень. Я с сожалением посмотрел на Катарин и погладил ее мягкие волосы.
— Ты не Голл, ты Катарин, и цирк здесь ни при чем. Разве ты этого не понимаешь? Во время нашей первой встречи ты же сама меня предупреждала, чтобы я не забыл своего имени. Помнишь? Так вот и ты должна хорошенько запомнить, что ты Катарин. А Голл — это совсем другая девушка. Она — манекенщица.
— Это я была манекенщицей… И меня зовут Голл, и я очень хорошо помню, что ты меня любил, и как все это было.
— Если ты Голл, то ты должна знать одного лейтенанта, того, который познакомился с тобой на демонстрации мод.
— Я хорошо знаю этого лейтенанта. А с тобой мы познакомились на восьмом этаже, когда ты очнулся после первого опыта.
— Допустим, что это так. Но после мы с тобой не встречались, потому что я все время жил в своей комнате на первом этаже. А Голл и сейчас живет там. Это она была знакома с лейтенантом, а не ты, я в этом совершенно уверен.
И вдруг я запнулся. Меня как электрическим током пронзила одна мысль.
— Вот видишь, ты замолчал. Это значит, что ты не очень уверен в том, что говоришь. Клянусь тебе, я Голл…
Она подошла ко мне и обвила руками мою шею.
— Я Голл, разве ты в это не веришь, милый?
«А что, если она действительно Голл, а та, другая…»
Я провел рукой по лбу, пытаясь сообразить, что мне делать.
— Хорошо, если ты Голл, то кто же та, другая?
— Кто?
— Ну, та, которую называют Катарин?
— Она осталась там…
— Где?
Катарин неопределенно махнула рукой. Я вдруг почувствовал, что схожу с ума. Все в ней показалось мне до ужаса знакомым и близким. Я попытался отстранить ее, но она еще сильнее прижалась ко мне и зашептала:
— Не прогоняй меня, не прогоняй, прошу тебя. Ведь я Голл, твоя Голл.
— И ты мечтаешь стать кинозвездой?
Она тихонько рассмеялась.
— Что ты, милый! Какая нелепость. Мне пока и в голову никогда не приходило такое. Хотя… Как ты сказал?
— Кем же ты мечтаешь стать?
— Я уже давно достигла своего… Хватит того, что я работаю у Боллера. Так устаешь от этого…
— Значит, ты не Голл. Очнись, Катарин!
— Подожди… Когда мы начали эксперименты, нам казалось, что все будет просто: не нужно путать две разные машины вот и все тут… Иначе одна машина переделает другую…
— Какие машины? О чем ты говоришь?
— Те самые, которые стояли в нашей лаборатории в Бей-сенде. Ох, если бы ты знал, сколько мы спорили, пока среди нас не появился Боллер. Он все поставил на свое место. Как бог, пришел, стал возле второй машины, которая хранила память, и сказал: «Вот мозг». А когда его спросили, а что же такое первая машина, он ответил: «Не знаю». Ну и смеялись же мы после этого ответа. Но Боллер не из тех, кого можно смутить. Он сказал, что нужно подождать. Новые идеи витают в воздухе, и кто-нибудь скоро додумается до правильного ответа.
Наконец мне удалась освободиться от ее рук, и я поднял жалюзи. Солнце скрылось за лесом, и по небу медленно плыли нежные розовые облака. Катарин с улыбкой взглянула на позолоченные верхушки, сосен, а потом как-то странно огляделась вокруг, и ее лицо приняло озабоченное выражение.
— Тебе не кажется, Голл, что все, что ты говоришь — бред?
— Почему же бред? Если в науке существует какая-нибудь очень важная проблема, среди миллионов людей обязательно найдется человек, который ее решит. Он не обязательно будет гением. Скорее всего, это будет какой-нибудь безвестный ученый, у которого мышление не такое обычное, как у всех. В истории очень мало случаев, когда одному человеку удается решить несколько крупных научных проблем.
— Голл никогда так много не философствует, да и не умеет, — заметил я.
— Перестань, прошу тебя. Мы, кажется, договорились…
— Да, действительно. Почему ты так странно оглядываешься? Ты что-то ищешь?
В комнате быстро темнело.
— Мне казалось… Мне почему-то казалось…
— Что тебе казалось?
— А, ерунда. У тебя никогда не бывало такого состояния, будто обстановка, и действия, и слова, которые ты говоришь, уже когда-то были тобой пережиты и произнесены? Будто бы переживаешь это второй или третий раз?
— Сколько угодно…
— У меня сейчас то же самое. Только вот здесь, — она подошла к двери, — здесь стояли часы, большие часы с тяжелым маятником, бронзовый шар на тонкой цепи. Их почему-то нет.
— Я здесь впервые и не знаю, стояли ли здесь когда-нибудь часы.
Она подошла к двери и стала внимательно осматривать стену.
— Зажги свет, пожалуйста.
Я щелкнул выключателем. Она радостно воскликнула:
