....
Учитель танцев маэстро Ногиврозь сидел на полу и монотонно смеялся. - Если человек смеётся без всякой видимой на то причины, то он либо смеётся над тем, как устроен мир, либо он свихнулся всерьёз. Так сказал Путешественник Проездом из Кёльна в Гаммерсбах. - Да разве вы не видите, что он притворяется! - с досадой воскликнул Хитроумный Венецианец. И все отправились пить чай с печеньем. Маэстро остался один. Он продолжал монотонно смеяться. Вероятно, над тем, как устроен наш мир.
.........
Она переступила порог и замерла. И я не издал ни звука, и не потому, что в комнате спал мужчина, - я забыл о нём, - просто... я смотрел на неё, а она смотрела на меня, и мы молчали. Сколько раз я представлял себе, как она входит, как я встречаю её и принимаю в свои объятия, и мы стоим, обнявшись, и, может быть, плачем... Если бы я не ждал её так долго, я сказал бы: "Она вошла так нежданно!" Она присела рядом со мной и зачем-то поправила покрывало, и я потянулся к ней, и мы встретились губами. И только тогда мы поняли, наконец, что мы вместе. Навсегда. Спавший мужчина застонал и, натягивая на голову измятую простынь, беспокойно заворочался. Элисса спросила шёпотом: "Кто это?" - Он сюда жить пришёл, - прошептал я. - А мы? - А мы сейчас встанем, тихонько выйдем, оденемся и уйдём. - Мы больше не будем жить здесь? - и снова её губы.
Мы тихонько вышли из комнаты в коридор. Я открыл дверь. Мы вышли из квартиры, и замок защёлкнулся. И мы ушли. А ключи я оставил под зеркалом в прихожей.
Две цитаты из Борхеса
- Входи, - сказал я, пропуская Элиссу вперёд. - Выключатель слева. Она включила свет. Я вошёл за ней. Она оглядывалась по сторонам. - Это наша новая квартира, - сказал я. - Высокие потолки, правда? Она кивнула. - Шикарная квартира. Досталась нам почти даром. Пойдём в гостиную. ....................... Мы быстро договорились, что приготовить на ужин. Потом мы стояли у открытого окна, созерцая ночную панораму набережной: имперские бастионы зданий, сверкающие башни высоток, огоньки машин. Элисса сказала: "А ведь кто-то жил здесь в те годы, для кого-то всё это строилось". - Эпоха в стиле ампир, - сказал я. - Подражание Ришелье, но невысокого уровня. - Наверное, мы всё упрощаем, - сказала она, - Ведь люди жили. - Ох уж мне эта ностальгия, - вздохнул я. - Возвышенная грусть ночных парков классицизма, белые колоннады, опушённые снегом ветви, фонари, сигнальные огни вокзалов, гудки поездов... "повсюду чаши со святой водой, темно, блаженство этих мест - особая радость расставаний, отречения и тех, кто спит". Кстати, подойди к книжной полке. Ну подойди же. Она подошла. - Возьми Борхеса. Новелла о воине и пленнице. Элисса стала искать. - Нашла? Вторая страница. Что там сказано о монгольских завоевателях Китая? Элисса провела пальцем по странице сверху вниз. - Что они... "Мелькнула мысль о монгольских всадниках, собиравшихся превратить Китай в бескрайние пастбища и состарившихся в городах, которые некогда они намеревались разрушить..." И что это значит? - А теперь здесь будем жить мы, - сказал я. - Мы всегда возвращаемся. Когда-нибудь мы возвращаемся в свои города. Она положила книгу на подоконник. Она смотрела в окно.
Чтобы переменить обстановку, иногда достаточно просто выключить свет.
На пустынном берегу моря вблизи города Александрия лежал полый ствол поваленного дерева, - сердцевина его сгнила, и в полости поселился отшельник. И однажды к нему пришли люди и просили продать им его жилище. Когда же отшельник ответил им отказом, они пригрозили, что отнимут у него это дерево силой. - Для чего вам это нужно? - спросил отшельник. - Мы сделаем из этого дерева доски, - отвечали люди. - А для чего вам доски? - Мы сделаем из них бочку. - Хорошо, - согласился отшельник. - Я отдам вам его. Но с одним условием. В городе у меня есть друзья, продайте им готовую бочку, и пусть они доставят её сюда. Расскажите им, как было дело, - и он сказал им, где найти его друзей. И эти люди согласились и, забрав дерево, ушли. Прошло некоторое время, и они вернулись, катя перед собой бочку, и оставили её отшельнику. И он поселился в ней. - Изменить форму бутылки, ещё не значит изменить её содержимое, говаривал Хитроумный Венецианец, большой знаток и тонкий ценитель классических вин.
- Но между нами говоря, - заметил Скарамуш. - Форма тоже кое-что значит. "С удовольствием остался бы у вас подольше, но увы!" - он развёл руками. - "Государственные дела..."
- Я поймал его в подъезде, - сообщил Людовик, втаскивая Скарамуша за собой в прихожую. - Как грохочут эти лифты! - И правда, ваше величество, - сказала Элисса, появившись со стороны кухни. Людовик отпустил Скарамуша. - Я рад, что вы вернулись. Однако, куда же вы уезжали так надолго? - Государственные дела, - улыбнулась Элисса. - Ай-яй-яй, - покачал головой Людовик. - Стоит мне куда-нибудь отлучиться, как все срочно начинают заниматься государственными делами! Он вошёл в гостиную. - Наконец-то вы устроились по-человечески, - заметил он одобрительно. Кто это сказал? - бросил он, обернувшись к дверям. - С позволения вашего величества, - елейным голосом протянул Скарамуш. Так сказал император Нерон, когда выстроил дворец величиной с город, и сказал он это о себе. - Вот как, - сказал Людовик. - Но всё равно верно.
- Я знаю, - сказал Людовик. - Меня считают плохим правителем. - Что вы, ваше величество! - воскликнула Элисса. - Вас вовсе не считают правителем, - радостно добавил Скарамуш. Людовик одной рукой изобразил жест, пресекающий возражения, а другой одёрнул Скарамуша. - Но каждый раз, - продолжал Людовик, - когда какой-нибудь из моих министров приходит ко мне с очередным проектом и говорит: "Это осчастливит нацию", - я вспоминаю историю халифа Юсуфа. Вы, конечно, знаете её. - Да, сир, - сказал я. - Нет! - запротестовала Элисса. - Халиф этот, - с готовностью принялся рассказывать Скарамуш, - пожелал истребить в своих подданных страх. Всякого, кого он подозревал в боязни, он отдавал в руки палача, и многие знатные и простые горожане - купцы, вельможи, воины, а то и вовсе незаметные люди, - были казнены по его приказанию. В результате подданные халифа стали панически бояться, что их заподозрят в страхе, и ужас этот был так велик, что вошёл в фольклор. - И даже историки, - добавил я, - эти мастера замалчивать упоминают о нём. - Между прочим, - сказал Людовик. - Что же всё-таки погубило Наполеона, история или историки? - По-моему, - заметил Скарамуш. - Его погубила зима.
Однажды ты проснёшься знаменитым
В тот вечер Людовик был против обыкновения задумчив и даже меланхоличен, и я не мог понять причины такого его умонастроения, пока он не нарушил молчание и не объяснил его сам. - Вам никогда не приходило в голову, что Мерлин, действительно, видел то, о чём говорил? - спросил он. Я понял, что он имеет в виду нечто большее, чем битва драконов, и всё же сказал: "Вот вам картина распределения ролей. Красный и белый драконы сидят за столом и, потягивая кларет, играют в карты". Людовик покачал головой. - Дело не в том, какая выпадет карта, а в том, что у каждой карты свои свойства, и известно нам о них не больше чем об этрусках. Что мы знаем о том, кто мы есть? Он показал мне карту. - Вот лицо короля. Из какой он династии? Вы можете сказать? - Среди рисунков Фламеля есть изображение короля. Бесстрастное лицо и занесённый для удара меч. Это всего лишь символ. Подобный портретам римских тетрархов. - Всего лишь символ, - выдохнул король. Наши голоса - лишь отзвуки движений, происходящих в мире, закрытом для наших глаз и недоступном нашему разуму. Невидимые нити прочнее наших лент и цепей, и мы никогда не знаем, каким будет рассвет нового дня. Мы задуваем свечу, и в темноте, погрузившись в недра постели, мы закрываем глаза. - Как в шахматной партии, - сказал я. - Когда она закончена, можно взять список и, изучив его, ясно увидеть, что всякий из последующих ходов связан со всяким предыдущим. Вот ход конём, вот ход королевой, а через двенадцать ходов конь потерян. Но он не может ходить, как ходит ладья. И он обречён. И какой-нибудь отшельник в своей келье однажды увидит картину падений и возвышений, гибели, разрушения, величия и преступлений и, потрясённый, запечатает свои уста семью печатями, а люди в Парламенте и в Тронном зале, люди, скачущие на лошадях и трубящие в трубы, люди, пришедшие в сопровождении свиты, и пришедшие в свите, ничего не знают об этом. Они рассчитывают в уме ходы, которые им надлежит сделать в ответ на ходы противников, и им кажется, что их игра целиком в их руках. И они не видят тех нитей, которыми все они связаны. - Довольно хандры! - заявил Людовик. - Эй, Скарамуш, ты заснул что ли? Неужели у тебя не найдётся ни одной истории, приличествующей случаю! - Быть того не может! - воскликнул Скарамуш. - История с бильярдом.
