четыре дня…
А когда пришли в себя, то демонстрировали все признаки значительной спутанности сознания — большей, чем можно было ожидать от пациента вашего возраста и типа. Вам даже прописали успокоительные средства. Следующей ночью вы спали беспокойно, потом появились симптомы психического расстройства. В частности, вы снова и снова звали кого-то по имени Оттилия.
Больница сделала соответствующие запросы, но никто из ваших друзей и знакомых не знал Оттилию, с которой вы могли бы быть знакомы.
Вы начали восстанавливаться, однако было очевидно: что-то довольно сильно угнетает вас. Вы не объяснили никому, в чем причина, однако попросили одного из докторов поручить своему секретарю найти имя Оттилии Хэршом в любом из справочников. Когда это имя нигде не всплыло, вы впали в депрессию. Однако вы не поднимали этого вопроса, во всяком случае, мне сказали, что вы ничего такого не предпринимали до того, как вас выписали из больницы. После чего вы сразу же направились на поиски Оттили Хэршом, где мы с вами и пересеклись, несмотря на все неудачи и отрицательные результаты.
— Итак, какие же выводы мы можем сделать из этого? — Он замолчал и внимательно посмотрел на своего собеседника, подняв левую бровь.
— Что вы гораздо более информированы, чем я мог бы предположить, — сказал Колин с некоторым воодушевлением. — Будь я вашим пациентом, это могло бы несколько оправдать ваше любопытство, но я таковым не являюсь и не в моих планах прибегать к вашим профессиональным услугам, поэтому считаю подобные вопросы назойливыми и неэтичными.
Если молодой человек думал, что эта тирада выведет хозяина из себя, то его ожидало разочарование. Доктор продолжал относиться к нему с заинтересованной отстраненностью.
— Я все еще сомневаюсь, следует ли вам обратиться за медицинской помощью, — заметил он. — Однако же могу рассказать вам, почему именно я, а не какой-то другой Хэршом стал наводить о вас подобные справки. Возможно, они покажутся вам в таком случае менее назойливыми. Однако хочу предварить свое объяснение предостережением о ложных надеждах. Вы должны понять, что Оттилия Хэршом, которую вы ищете, не существует и никогда не существовала. И я в этом абсолютно уверен.
Тем не менее один аспект этого вопроса всерьез озадачил меня, и именно его я не могу рассматривать как простое совпадение. Видите ли, имя Оттилии Хэршом не является для меня совсем уж незнакомым. Нет, — он поднял руку, — повторяю еще раз: не нужно ложных надежд. Нет никакой Оттилии Хэршом, однако она была. Даже можно сказать, что в прошлом было две Оттилии Хэршом.
Теперь в лице Колина Трэффорда не читалось ни малейшего следа былого возмущения. Он слегка подался вперед и внимательно слушал хозяина дома.
— Однако, — подчеркнул доктор, — это было очень давно. Первой Оттилией была моя бабушка. Она родилась в 1832 году, вышла замуж за дедушку Хэршома в 1861 году и умерла в 1866 году. Второй Оттилией была моя сестра: она, бедная маленькая девочка, родилась в 1884 году, а умерла в 1890…
Он вновь замолчал. Колин не проронил ни звука. Доктор продолжил:
— Я единственный потомок этой ветви, поэтому ничего удивительного, что все остальные полностью забыли, что в нашей семье было такое имя, а когда услышал о том, как вы наводите справки, то сказал себе: «Что-то здесь не так. Оттилия — не самое редкое имя, хотя в любом случае в списке популярных имен его следует искать где-нибудь в конце; зато Хэршом — малораспространенная фамилия. Вероятность встретить эти имя и фамилию рядом ничтожна мала. Настолько мала, что просто без шансов. Поэтому где-то должна быть хоть какая-то связь, причина…»
Потому я решил, что выясню, зачем этот молодой человек Трэффорд пытается найти кого-то с таким невероятным сочетанием имени и фамилии и, более того, стал одержим этим поиском. Вы пока ничего не хотите сказать?
Колин продолжал молча смотреть на него.
— Нет? Хорошо. Когда у меня на руках были все необходимые сведения, я пришел к следующему выводу: в результате произошедшего с вами несчастного случая вы пережили некую травму, получили значимый опыт, который характеризуется специфическими особенностями. О значимости его свидетельствует ваша последующая фиксация на цели, а специфика состоит в уже упомянутой путаности сознания, возникшей у вас непосредственно после того, как вы пришли в себя. Важно и то, что вы отказываетесь вспоминать, что произошло с вами с момента несчастного случая до момента вашего пробуждения.
И я задаюсь вопросом: если вы все это время пребывали в беспамятстве, то почему очнулись в таком помраченном состоянии? Должно было произойти что-то такое, что спутало ваши мысли и что вы должны хорошо помнить. И если это были обыкновенные сны, то почему вы отказываетесь о них говорить? Поэтому можно сделать вывод, что вы приобрели некий личный опыт, в котором имя Оттилии Хэршом было одним из важнейших элементов.
Что ж, мистер Трэффорд. Логичны ли мои суждения, допустимы ли выводы? Могу сказать вам как терапевт, что такой груз лучше снять со своих плеч.
Некоторое время Колин обдумывал сказанное, но когда доктор так и не дождался от него ответа, то добавил:
— Вы практически дошли до конца. Осталось только два Хэршома, и я вас уверяю, что они вам не помогут. И что тогда?
Колин заговорил безжизненным голосом:
— Думаю, что вы правы. Вы все знаете. Тем не менее мне необходимо с ними встретиться. Должно же быть что-то… Какой-то намек… Я не могу упустить даже малейшую возможность… У меня еще теплилась надежда, когда вы меня сюда пригласили. Я знаю, у вас была семья…
— Была, — тихо сказал доктор. — Сын Малкольм погиб во время заездов в Брукленде в 1927 году. Он не был женат. Дочь вышла замуж, однако детей у нее не было. Она погибла при налете на Лондон в сорок первом. Так все и закончилось. — Он медленно покачал головой.
— Примите мои соболезнования, — сказал Колин. Затем спросил: — У вас есть фотография вашей дочери?
— Она ведь принадлежит другому поколению, не имеющему никакого отношения к вашим поискам.
— Я понимаю, но тем не менее…
— Хорошо, когда мы вернемся в кабинет. Сейчас же я так и не услышал вашего мнения о моих умозаключениях.
— Они безупречны.
— Но вы все еще не склонны об этом говорить? А я бы на вашем месте не был столь упрям. И более того, ваш опыт не вызвал в вас чувства стыда или отвращения, иначе бы вы попытались так или иначе сублимировать его, однако со всей очевидностью вы этого не делаете. Поэтому весьма вероятно, что причиной вашего молчания является страх. Что-то заставляет вас бояться обсудить этот опыт. Как я могу понять, вы опасаетесь
