— А куда бы я поперлась?
— Ну, в принципе, верно… Прямой резон. Ты Ларису теперь мочить будешь? Деньги у тебя есть? Туда только братья Болотины теперь пойдут. Карташ их с Восточного рынка выбил, бабу у старшего брата замочил вместе с шофером. Она директором этого рынка работала.
— Ой, Жано, не надо, пожалуйста! И не говори уже ничего про это! Я не могу это слышать! Если бы только было возможно, без этого… Как-то… Ну, есть же какое-то в стране законодательство, а? Ну, может, оно иногда соблюдается, а? В порядке исключения хотя бы?
— Ну-у, если только в порядке исключения… Но это ведь стоит значительно дороже. У тебя есть такие деньги? Что-то совсем тебя развезло, они тебе что, водки дали?
— Да, на ночь, чтобы не замерзла. Тот черненький, когда они меня били, сказал, что со мною надо осторожнее, а то блондин этот вот так вдруг, как за горло как схватит! У меня чуть глаза не вылезли!
— Это мелкота. Блондин — сын директора молочного комбината по кличке «Сырок». А у татарчонка даже погремухи пока нет. Пока ты для Ларисы совершенно убогая несерьезная фигура.
— Я им часы золотые отдала и кулончик рубиновый, чтобы они… ну… того. Надо же, болтались вещи без дела, а вот пригодились… Тогда они стали между собой советоваться, что еще неизвестно, как со мною обернется. Пока юридически хозяйка-то всего я! Поэтому, наверно, у Сырка и наручники сломались. На этой Ларисе почему-то ничего нет, она всю недвижимость и всякие бумаги на Володю оформляла. Любила, наверно.
— Что оформляла? Давай конкретнее.
— Вот. Список почти полный. Я дома у дочери в дневнике нашла. Она за папой следила.
— Какая здравомыслящая, юная особа!
— Вот. Кстати о ней. Я по телику видала, что когда так же за нефтяную компанию народ дрался, то сын и жена одного покойного владельца компании были вынуждены уехать в Америку, так и не вступив в права наследования, а здесь даже мать его убили.
— А-а! Помню этот сюжет. Правильно, наследники первой очереди. Ты точно больше водки не будешь? Нет? А что родители твоего мужа?
— У него только мать, она все на меня подписала за какие-то отступные. Одну копию мне вчера вечером принесла, в дверях сунула, я даже не поняла, что это… И тут же за нею эти двое вошли. А она, главное, шмыг! Представляешь! Меня по морде бьют, а бывшая свекровь даже не осталась помочь по хозяйству!
— Ты потише ори! А лучше вообще помолчи! Та-ак… Даже бензиновые заправки, станция перекачки. Смотри-ка, значит, Карташ вовсю к бензинчику присосался…
— Да! А у меня как раз денег на Америку совсем нет.
— Слушай, а ведь богатое наследство-то! Это даже интересно. Выходит, ты — единственная наследница, раз маму Лариса уже купила, нам тратиться не надо… Я начинаю относиться к тебе более терпимо. Как будешь делиться?
— Я, Жано, хоть и полудохлая, хоть и битая, и пьяная, но я все-таки финансист. Финансы и кредит, слыхал про такое?
— Да, по твоему виду этого не скажешь.
— Про тебя тоже с роду не подумаешь.
— Ну-ну, будет! Нам теперь государственное прикрытие нужно. Крепкие связи с администрацией, прокуратурой, ментурой…
— Слава Богу! А то я уж подумала, что ты Гнуса и Морковку собрался задействовать!
— Во-первых, я — еврей. В семье, знаешь ли, не без урода. И поэтому делаю только разумные конструктивные предложения. А во-вторых, что ты знаешь про нас? Ничего? Вот и не знай дальше!
— Ладно, проехали. Мне-то теперь куда? В милицию?
— Да упаси Бог! Зачем людей зря тревожить? Пойдем-ка, в кабинет мой. Я пару звоночков сделаю. Тебя баиньки уложу. К дочке твоей надо охрану приставить. Ой, ты совсем поплыла…Девчонку твою, говорю, пронырливую, искать начнут. Ты ее хоть спрятала, надеюсь?
— Да, они все сейчас в деревне… Только Танькиным пацанам и Машке в школу надо… Им надо учиться… учиться и учиться, как завещал великий… А Тереху пока совсем плохо, он даже меня не узнает… Мне ночью Люська снился, говорил, что это не мы Вовку пришили…
— Ладно, молчи, пошли отсюда! Боже, какого человека потеряли! — патетически воскликнул Жано, осторожно оглядываясь по сторонам, и, бодро одернув пиджак, поправив прическу, важно зашагал в свой кабинет.
* * *
Тереху стало немного лучше. Он даже слабо улыбался, когда Катя выкладывала ему соки. Ему надо было много пить. В коридоре возле его палаты появилась странная длинноногая сиделка с аккуратным маникюром и тщательно уложенным макияжем на выбритом лице. Таню с Валентиной Петровной и детьми из деревни вывез на огромном мерсе всю дорогу сумрачно молчавший Морковка. А Валентина Петровна, поднимаясь по лестнице, каждый раз пугалась, видя у почтовых ящиков хищную личность Олежки. Только и радости осталось на старости лет слушать, как этот Олежка в сиреневом платке на шее тихо говорит кому-то за ее спиной в мобильник: "Объект прошел. Все чисто!"
В первый же вечер после возвращения, устроив Катьке допрос, Татьяна долго думала, а потом сказала: "Да, Катерина, всю дорогу тебя наши мальчики недооценивали. Еще бы чуть-чуть и писец бы пришел Тереху… Это же надо быть такой гнидой, чтобы объявление в газетку подать о том, что печать недействительна, еще и заяву в ментовку накатать об утрате этой долбанной печати от имени Наины… Да-а, сильна подруга!.. Ладно! Что было — то прошло! Чем вот только теперь сердце успокоится?.. Одни вопросы без ответов! Вот на какое дно твой любимый Валерик ушел? И в какую жопу Кузьма задевался?.. Офис не работает, палатки дальнобойщики с оптовых складов по привычке сами затаривают, с Райкой по телефону советуются… Все еще на авторитете Тереха держится. На соплях, то есть. Что врачи-то говорят?"
— Ему лежать сейчас надо, у него только восстановление на поправку пошло, — сквозь слезы прошептала Катя.
— Надеюсь, ты ему про арматурный цех ничего не говорила?
— Нет, он меня вообще в те дни не узнавал…
— Лучше бы он вообще тебя не узнавал, сучка окаянная! — в сердцах устало сказала Таня, собираясь домой.
После разговора с ней Катя крепилась два дня. А потом, прямо из больницы, от Тереха вдруг решила ехать к себе домой, хотя возвращаться в свою квартиру Жано ей запретил, там вполне могла ее дожидаться Карташовская Лариса. Машину с Морковкой она отпустила сразу. Морковке надо было еще встречать Машу, которую задержали в школе.
Сквозь плотные шторы в кухонном окне пробивался свет, и, радостная, она взлетела на свой этаж. Почему-то у нее возникла твердая уверенность, что там сидит и спокойно красит ногти обманувший смерть Люська… На кухне работал телевизор, она осторожно заглянула… Сердце сразу оборвалось. Чудес не бывает. На кухонном диванчике, развалясь, сидел Валерий Сергеевич Кондратьев.
