элементы отправятся туда, где им самое место, — в ад, навстречу вечным мукам. У нас, у праведников, отмщение, и мы воздадим!
Шекли решил перевести разговор в другое русло. Этот Тюрендельдт явно опасен, и не хочется иметь с ним никаких дел. Запросто можно попасть в число нежелательных элементов, которых этот праведник без гражданства намерен спровадить в ад.
— Есть какие-нибудь идеи или планы? — спросил Шекли.
— Да, всё уже на мази. Как у вас, у американцев, говорится: то, что вообще стоит делать, стоит делать хорошо. Взяточники получают на лапу, неподкупных я устраняю, причём так ловко, что никто меня не заподозрит. Сегодня мы сможем войти в Портал, а если повезёт, то и через мост перейдём.
— Это так мы собираемся попасть в Соседний Мир?
— Конечно. А какие ещё есть способы?
— Что же вас до сих пор удерживало?
— Политика, — ответил фон Тюрендельдт. — И злая воля некоторых нежелательных элементов, окопавшихся в высших эшелонах власти. Вставайте, надо идти немедленно.
— А вы не пытались их как-нибудь убедить?
— Поверьте, всё не так просто. Они очень хорошо охраняют проход в Соседний Мир. И не пропускают тех, кто не может доказать свою безусловную лояльность существующему режиму. А поскольку верховное руководство до сих пор не решило, какие доказательства можно считать удовлетворительными, охрана не пропускает вообще никого.
— Неужели всё так безнадёжно?
— Было бы безнадёжно, если бы по пути сюда я не раздобыл одно действенное средство.
— И что же это за средство? — спросил Шекли.
— Вот оно! — И фон Тюрендельдт протянул коробочку, которую Шекли видел на шее Свирепого Варвара.
— Машина Орфея! — воскликнул Шекли.
— Я это называю шкатулкой Валгаллы, — возразил блондин. — Ну да, она музицирует, но только для маскировки своего истинного предназначения. Мой друг, на самом деле перед вами эффективнейшая пропагандистская машина. С её помощью можно кого угодно убедить в чём угодно.
— Вы хотите сказать, что охрана Портала, послушав музыку, пропустит нас?
— Это кажется невероятным. Однако результат будет именно таким.
— Машину вам Варвар дал?
— Я его уговорил, скажем так. — Блондин постучал по кобуре на поясе, из которой выглядывал серый автоматический пистолет — парабеллум, судя по зловещей форме рукояти. — Дырка в коленной чашечке отменно располагает к сотрудничеству. Ещё две пули в череп гарантируют нерасторжимость сделки.
Фон Тюрендельдт повёл Шекли к лифту, который доставил обоих в пустой подвал — огромный, плохо освещённый, пестрящий запретами: «Только для персонала!», «Вход по пропускам класса ААА!», «Вооружённая охрана и псы-снайперы имеют право уничтожить нарушителя на месте!». Предупреждений было великое множество, грозных и очень грозных.
— Вы уверены, что мы правильно идём? — спросил Шекли.
— Путь вниз и путь вверх — один и тот же путь, — ответил фон Тюрендельдт пугающим шёпотом.
Они приблизились к большой медной двери. На ней висела табличка: «Далее — вечное проклятие! Вас предупредили!»
— Ох, не нравится мне всё это, — сказал Шекли.
Они отворили медную дверь и по лестничным маршам, а потом по скобяным лестницам спустились через большие помещения с бетонными стенами и мерцающими флуоресцентными лампами. Эти парковки пустовали, если не считать одного-двух забытых «БМВ». По мере продвижения путников слабело освещение, помещения встречались всё менее ухоженные, с сором на полу, с плесенью на стенах, с паутиной в углах. Наверху время от времени лязгало, клацало или брякало; Шекли не удавалось понять по звукам, что там происходит.
Позади остался тюремный блок, разделённый на камеры с решётками. Там было сыро, зловонно и пусто, если не считать одинокого скелета в цепях; гримасничающий череп тянулся к источнику света, всё к тем же мерцающим на потолке ртутным лампам. То была территория утраченных надежд и нарушенных обещаний.
— Это место вроде бы зовётся Пучиной Отчаяния, — шепнул фон Тюрендельдт.
— Кажется, предложенный вами путь может привести лишь туда, где ещё хуже, — заметил Шекли.
— Надо верить! Нельзя воспринимаемое считать истинным!
— А каким его следует считать?
— Всё то, что мы здесь воспринимаем, суть предчувствие рока — независимо от результата.
— Это факт? — спросил Шекли с глубочайшим, хоть и никак не проявившимся внешне сарказмом.
Спустя какое-то время они заметили, что по их следам движется некто очень массивный. Шаги приближались и вселяли страх. А ещё слышался скрежет когтей по бетонному полу.
— Не обращайте внимания, — посоветовал фон Тюрендельдт. — Поверьте, ожидание ужасного конца ужаснее самого этого конца, каким бы он ни был ужасным.
Они повернули за угол и едва не упёрлись в чудовище. То был гигантский ящер, стоящий на могучих задних лапах. Передние лапы, маленькие, он держал перед грудью. Из кошмарной пасти выглядывали большущие треугольные зубы. Даже слабоумный узнал бы тираннозавра, одного из самых опасных исполинских ящеров, до сего момента считавшихся вымершими.
— Иногда конец бывает ужасней, чем ожидание его, — проговорил тираннозавр. — Мы это называем фактом воображения. Воображение — это процесс придумывания, а факт — реализация придуманного. И то и другое может научить нас кое-чему полезному.
— Например? — спросил фон Тюрендельдт.
Тираннозавр махнул левой передней лапой и длиннющим когтем распорол Тюрендельдту живот. Блондин со стрижкой «ёжик» едва успел ахнуть от неожиданности, как его внутренности упали на пол, а сам он упал сверху. Ящер снял с кровавого трупа машину Орфея.
— Этот наглец никому не нравился, — задумчиво проговорил тираннозавр, — но всё же он сделал кое-что полезное. — И ящер осторожно покачал машину Орфея на серебряной цепочке.
— И что за урок я должен из этого извлечь? — Шекли было не до изумления, у него очень болели ноги, да и вообще настроение оставляло желать лучшего.
— Преимущество фокального персонажа в том, что самое худшее всегда случается не с ним.
— Ну вот откуда такие речи, а? Ты
