— Да неужели? — усомнился Шекли, если этими словами можно выразить глубочайший скепсис.
— Вы вправе испытывать глубочайший скепсис, — кивнул похожий на чеха мужчина. — Да и как ещё может отреагировать человек со стороны, если признаться ему, что ты вдохновляешь Вселенную? Она же такая огромная, такая важная; у неё всегда хлопот полон рот — тут и мелкие бытовые проблемы, и судьбоносные решения. Но именно поэтому она и обращается к таким людям, как мы. Может, у нас и не бог весть какое воображение, но его хватает для бесперебойной работы Комиссии, работы в интересах Вселенной. А сейчас прошу извинить: меня ждут коллеги, другие советники.
И человек, похожий на чеха, торопливо удалился.
С минуту растерявшийся Шекли постоял в коридоре — длинном, невзрачном, тускло освещённом потолочными лампами, ветвящемся на бесконечные боковые коридоры. Наконец услышал голос, исходивший как будто из его собственной головы:
— Шекли!
Он огляделся, но в этот момент поблизости никого не было. Тогда он произнёс:
— Да?
— Это я, альтернативный Шекли.
— Откуда тут взяться альтернативному Шекли?
— А вот такие претензии предъявляй не мне, а Вселенной, которая по известным только ей причинам не терпит пустоты. Когда ты отправился в Портал, каковой является мостиком между двумя мирами, но не является полноценным миром, — образовалась полость. Чтобы эту пустоту заполнить, Вселенная создала меня.
— Так, значит, ты на Земле, а я в Портале?
— Соображаешь, малыш.
— И как же мы будем обращаться друг к другу? — спросил Шекли, моментально вычленив суть проблемы.
— Да придумаем что-нибудь, а пока давай ты у нас будешь Шекли, а я согласен на более простое и привычное Боб. Со временем мы вновь сольёмся в единое целое, с которого и начинали. Поскольку ты завладел лучшей частью, тебе и придётся разыскивать мир, которого желает душа, а я побуду здесь, на Земле, и попытаюсь разобраться со счетами.
— То есть писатель у нас — ты?
— И писатель, и наследник писательских долгов, — вздохнул Боб.
— Да я к ним привык, вообще-то, — пожал плечами Шекли.
— Всё равно не мешало бы от них избавиться, — сказал Боб.
— Что предлагаешь?
— Ты живёшь в рассказе, снуёшь через Портал туда и сюда, а я живу на Земле и пишу рассказ.
— Но разве можно жить в рассказе?
— Можно, как видишь. Ступай, ищи мир, которого душа желает.
— Тебе легко говорить. А я уже сколько времени торчу в Портале, и ничего ещё не случилось, кроме дурацкого разговора с похожим на чеха парнем. Такой рассказ у тебя вряд ли примет заказчик.
— Знаешь, а ведь ты прав. Пора добавить драйва. Кажется, я смогу подбросить тебе несколько персонажей и сюжетных поворотов.
— Они бы совсем не помешали.
— Коли так, жди. Я вернусь, как только найду что-нибудь подходящее. До скорой встречи в эфире.
И связь прервалась. Ещё некоторое время Шекли размышлял над услышанным и дивился, до чего же речь Боба похожа на речь его самого. Такие же панические нотки, такая же привычка использовать слова, плохо подходящие к ситуации, такая же бравада висельника.
К вечеру кругом всё стихло. Шекли нашёл себе ночлег в ничейном кабинете. Там был старенький телевизор, настроенный на канал, по которому крутили «Звёздный путь» вперемежку с «Морком и Минди».
Спал он на паласе, а утром обнаружил в ящике стола коробку хлопьев «Ралстон Пурина» и молоко «Эверласт». Позавтракав, Шекли умылся и побрился в соседней душевой и вышел в коридор.
Из дальнего конца коридора доносился шум. Это был весьма необычный набор звуков: женские вздохи, мужское натужное кряканье и скрежет чего-то металлического, перемещаемого волоком по мрамору. Наконец появились источники шума.
Шекли увидел перед собой мужчину не меньше семи футов ростом, с комплекцией Геракла, одетого в львиную шкуру. Живот незнакомца не выказывал ни малейших признаков превращения в пузо — это были литые кубики мышц. Поросячьи глазки глядели очень недобро. Ещё, пожалуй, стоит упомянуть палицу, сделанную из какого-то прочного металла, в одной руке и цепь в другой. И на этой цепи здоровяк тащил дюжину плачущих женщин, в том числе и матерей с младенцами на руках.
— Как это понимать? — спросил Шекли.
— Я Свирепый Варвар, — ответил полуголый исполин. — А это мои пленницы.
— Зачем тебе пленницы?
— Они станут моими жёнами, как только я доберусь до мира, которого желает душа.
— И как ты собираешься до него добраться?
Свирепый Варвар ухмыльнулся и помахал палицей:
— Пробью себе дорогу.
На шее у Свирепого Варвара Шекли заметил пластмассовую коробочку, висящую на серебряной цепочке.
— Что это? — спросил он.
— Данный объект можно классифицировать как «машина Орфея». Представляет собой музыкальное устройство, передающее нежные, успокаивающие звуки, пригодные для слухового восприятия. Выражаясь словами поэта Теннисона, «есть музыка, чей вздох нежнее упадает, чем лепестки отцветших роз, нежнее, чем роса, когда она блистает, роняя слёзы на утёс». [109] Для меня нечто подобное совершенно необходимо по причине моей вспыльчивой до крайности натуры — без машины Орфея я бы давно в буквальном смысле лопнул от злости. Не поздоровилось бы и этим очаровательным дамам, находящимся на моём попечении.
— Подожди минутку, ладно? — попросил Шекли.
Он заскочил в пустой кабинет и затворил за собой дверь.
— Боб! Ты здесь?
— А где ещё мне быть, если не здесь?
Шекли не отреагировал на язвительный тон.
— Это ты ко мне Варвара подослал?
— Хотелось добавить в фабулу остроты, оживить её чуточку.
— У него в плену женщины! Он их порабощает!
— Это уже его личная инициатива, я ничего такого не планировал. Чёртовы бифуркации!
— И всё-таки зачем ты придумал этого парня?
— Ну, надо же с
