Раджасингх немало повидал на своем веку, но на всем свете ему не встречалось другого места, где охватывало бы такое умиротворение. Подчас ему казалось, что так, в лучах лунного света, он мог бы просидеть здесь целую вечность, — все заботы, весь круговорот жизни словно теряли всякое значение. Он не пытался анализировать, в чем секрет магического обаяния храма, из страха, что анализ разрушит очарование. Но некоторые моменты были очевидны. Сама поза Просветленного, долгой и благородной жизнью заслужившего наконец право отдохнуть, закрыв глаза, — эта поза излучала безмятежность. Мягкие складки платья, казалось, вытекали прямо изнутри скалы, струились каменными волнами, и созерцание этих волн вносило в душу мир и успокоение. Их естественный ритм, как ритм морского прибоя, взывал к инстинктам, неведомым логическому уму.
В такие мгновения вне времени, наедине с Буддой и почти полной луной, Раджасингх, пожалуй, был способен постигнуть, что значит нирвана — состояние, которое можно определить лишь через отрицание других состояний. Самые ценные эмоции — гнев, вожделение, алчность — теряли здесь над человеком всякую власть, становились попросту бессмысленными. Даже чувство индивидуальности, неповторимости собственного «я» таяло, как утренняя дымка под лучами солнца.
Конечно же, забвение не могло продолжаться вечно. До слуха Раджи долетело жужжание насекомых, отдаленный лай собак, потом он ощутил холодную жесткость камня, на котором сидел. Увы, в его душе покой не находил длительного пристанища. С сокрушенным вздохом Раджасингх поднялся на ноги и пошел обратно, к машине, оставленной в каких-нибудь ста метрах за оградой храма.
Он уже занес ногу, собираясь сесть за руль, когда заметил над деревьями у горизонта белое пятнышко, очерченное так резко, точно его нарисовали на небосводе. Если это было облако, то самое странное из всех, какие Раджа когда-либо видел, — совершенно правильный эллипсоид, настолько правильный, что казался твердым телом. Неужели какой-то воздушный корабль пустился в ночной полет над Тапробаном?
Но нет, Раджа не различал ни реактивного следа, ни звука турбин.
Затем совсем неожиданно явилась фантазия: на Землю пожаловали «островитяне»…
Но это, само собой разумеется, была совершенная чепуха. Даже если бы они ухитрились обогнать свои собственные радиосигналы, то никак не сумели бы пересечь всю Солнечную систему и спуститься к самой Земле, не вызвав паники на всех диспетчерских пунктах и радарных постах, существующих в космосе. Новость давно стала бы общим достоянием.
Отвергнув гипотезу о прибытии звездных гостей, Раджасингх, к немалому своему удивлению, испытал известное разочарование. Когда видение приблизилось, он без дальнейших колебаний опознал в нем облако, да еще с легкой бахромой по краям. Облако двигалось с внушительной скоростью, точно его тащил отдельный ураган, неощутимый здесь, на острове…
Стало быть, кудесники из Службы муссонов опять взялись за эксперименты, проверяя свою сноровку в командовании ветрами. «Интересно, — спросил себя Раджасингх, — что-то они надумают еще?..»
Каким же маленьким выглядел Тапробан с высоты! Остров, оседлавший экватор, с расстояния 36 тысяч километров казался немногим больше луны над головой. Весь целиком, от побережья до побережья, он представлялся слишком миниатюрным, чтобы гарантировать попадание; а ведь на самом деле мишенью была микроскопическая точка размером с теннисный корт…
Пожалуй, Морган и сейчас не сумел бы точно сказать, чем он руководствовался, проводя эксперимент именно над Тапробаном. С тем же успехом можно было бы обосноваться на орбитальной станции «Кинте», взяв мишенью Килиманджаро или гору Кению. Тот факт, что станция «Кинте» располагалась в одной из самых неустойчивых зон стационарной орбиты и ее приходилось все время подталкивать, чтобы удержать на месте, в данном случае не имел существенного значения. Возникал и соблазн прицелиться в вершину Чимборазо — американцы предлагали, не считаясь с расходами, передвинуть станцию «Колумб» на несколько градусов по долготе. Но в конце концов он, несмотря ни на что, вернулся к своему первоначальному замыслу — Шри Канде.
К счастью для Моргана, в эпоху, когда любому решению помогали специализированные компьютеры, даже Международный суд сократил сроки вынесения своих вердиктов до трех-четырех недель. Монахи, естественно, выступили с протестом. Морган в ответ указал, что непродолжительный научный эксперимент, проводимый за пределами монастырских стен и не сопровождаемый шумом, загрязнением атмосферы и другими нежелательными побочными явлениями, не может рассматриваться как правонарушение. Если суд запретит проведение эксперимента, вся предшествовавшая работа пойдет насмарку, расчеты останутся не подкрепленными на практике, а главное — будет нанесен серьезный ущерб проекту, жизненно важному для Республики Марс.
Аргументы были подобраны столь убедительно, что Морган и сам поверил в них. Поверили и судьи, пятью голосами против двух. Разумеется, считалось, что они не подвержены такого рода влияниям, но тем не менее упоминание о сутягах-марсианах не могло их не насторожить. Республика Марс и без того выступала истцом по трем запутанным делам, и суду изрядно надоело устанавливать прецеденты в области межпланетного права.
Однако в глубине души Морган — на то он и был аналитиком — отдавал себе отчет в том, что дело не только в логических аргументах. Он не принадлежал к числу тех, кто легко мирится с поражением, и контратака сама по себе доставляла ему известное удовлетворение. А если разобраться серьезнее, то и это не отвечало истине: мелочное, ребяческое сведение счетов было бы недостойно творческой натуры. В действительности он стремился к одному — упрочить в себе уверенность в конечном успехе. Нет, он не знал еще, когда и как придет к нему этот успех, но не мог не заявить всему миру, и в особенности упрямцам-монахам, затаившимся за древними стенами: «Я непременно вернусь!..»
Станция «Ашока» контролировала связь и космические сообщения, а также вела метеорологические и экологические наблюдения во всем Индокитайском регионе. Выйди она из строя, и более миллиарда жизней оказались бы под угрозой. Неудивительно поэтому, что в ста километрах от «Ашоки» «Висели» совершенно независимые спутники-двойники «Бхаба» и «Сарабхаи». А на тот невероятный случай, если некая катастрофа постигнет все три станции сразу, оставались еще «Кинте» и «Имхотеп» — к западу и «Конфуций» — к востоку, всегда готовые в аварийном порядке принять на себя контроль над регионом. Человечество, наученное горьким опытом, наконец-то научилось не складывать весь свой фарфор в одну корзину.
