Уилсону наконец удалось прицелиться в саламандру и открыть огонь, но пламя снова нахлынуло и затопило проход. Мучимые и мучители исчезли, поглощенные языками огня, снова став мириадами невидимых жизней, словно создание прохода сделало их резче и они стали видимыми на несколько секунд. Уилсон не понял, попал он своими пулями или нет. Все стало как прежде. Огонь, золотые надписи под ногами, намеки на движения. Все показания приборов снова стали бесконечными. Он был сликом потрясен, слишком ослаблен, чтобы закричать, но рассудок его был чист и этот рассудок вопил. Он продолжал видеть, как кровь ГРоб прыскала с рыла саламандры из порванных шейных артерий, образ вызывал тошноту и обрел в памяти лоск извращенной сексуальности. Он хотел потратить то, что осталось от его времени, в поисках этой саламандры, выследить ее в Мире Аллаха и уничтожить. Он пылал гневом, но воля его находилась в ошеломлении, не соответствуя этой обязанности, и, постояв немного, достоточно, чтобы почувствовать неудобство, он спотыкаясь снова двинулся вперед, с сжатым сердцем, пытаясь стереть видение ее смерти, справиться с утратой, невозможный труд, ибо он не был уверен насколько сильно он потерян. Мера его горя казалась чересчур щедрой, и он подумал, что должен горевать и за себя тоже, о том, что он вскоре потеряет, хотя это самый простой из возможных путей - не глядеть пристально на вещи. Его вера была потрясена и восстановление ее должно стать его приоритетом. Наверное, думал он, надо венить веру ГРоб. Наверное, ее убили из-за сомнений, а не случайно. Наверное, не только его защита оказалась для нее недостаточной, но он и плохо молился за нее. Кругом вина Уилсона, как ни крути, но оправдания хорошо послужили ему, он перевооружил свою веру мнением, что ГРоб просто не смогла отбросить свои старые предрассудки, не смогла повернуть голову по новому.
Он не мог припомнить, глядит ли он в правильную сторону, не закрутился ли он совершенно, когда вел огонь, и не идеть ли обратно к цветам. Он слегка запаниковал, однако головокружение, что он чувствовал, боль и замешательство, они превзошли панику, истончили ее, пока она не стала всего лишь не слишком важным оттенком в его голове. Вера, говорил он себе. Храни веру. Он прошел еще четверть мили. Самую медленную чеверть мили. Воздух стал проблемой. Слишком горяч. Припекает легкие, сушит поверхность глаз. Либо сам огонь потемнел, либо нечто обширное и темное становится видимым за пламенем. Уилсон понимал, что если не это, то он мертвец. Наркота держала боль чертовски низко, но он чувствовал, как она ждет, чтобы прорваться и нахлынуть на него. Охлаждающее устройсво в шлеме делало свою работу. Лицо не сильно обожжено. Но другие устройства перегружены, и ему не хотелось представлять, как он выглядит под скафандром. Он шатался, спотыкался, почти падал, опираясь на винтовку, двигаясь, словно забулдыга ко времени закрытия бара. Словно он выходит из пустыни, умирая от жажды и ковыляя в сторону оазиса. Тень дерева, думал он. Вот что говорил Бакстер. Сначала берег реки, а потом тень дерева. Потом Рай. Ему надо найти тень дерева. Во тьме. Он не мог вернуться к своим мыслям. Аллах. Это единственная мысль, что держит его, и это едва ли мысль, больше заявление, как если бы он какой то будильник с боем и нерегулярно отбивает свое: "Аллах", звук, все время переходящий в эмоции и идеи, которые не вполене заявляют себя. Чарли. Это имя тоже всплыло разок. Называя его Чарли, означало, что она думала о нем так... и это делает имя более преемлемым. Но он не может позволить себе думать о сладости, что оно подразумевает.
Появились другие саламандры, сначала дюжинами, потом сотнями, несомненно притянутые добычей. Ползучая орда одинакового ужаса. Они ползли вдоль его тропы, наступая друг другу на хвосты, щелкаяь челюстями и вытягивая головы к нему, дергаясь вперед, а потом всматриваясь, словно говоря: Давай, мужик! Ты сможешь. Может быть, мы позволим тебе сделать это... а, может, и нет. Он боялся, но страз не пустил в нем корни, его ментальная почва чересчур иссохла, чтобы поддерживать его. Не под властью страха его храбрость возродилась. Он начал находить некий ритм своего шага. Бой часов стал более регулярным, оживляемый биением собственного сердца, пока наконец удару не стали перекрывать друг друга, завершение одного слова "Аллах" наступало на начало следеющего, и этот звук - он просто окружал его! - голоса слишком громадные, чтобы их слышать, произносимые людьми слишком большими, чтобы их видеть. Он ощущал их как переменное давление, форму их слов, словно языки пламени, пляшущие вокруг него. Заступники, подумал он. Они выделили его, обсудили его слова, они судят о его вере. Хотя он не станет тревожиться их суждением. Он получил свою работу, он стремиться к самому высшему. Проболжай отбивать, продолжай твердить имя Бога. Он теперь полностью само-мотивирован.
23:22
Рай ожидал.
Где-то далеко, словно изорванная дыра в черной тряпке, открытая в пылающее белое небо - свет, прохладный и обещающий. Это увидел Уилсон при пробуждении. Остальное было тьмой. В ушал шумело, это мог быть слабый рев стены огня, но он верил, что это река где-то поблизости и он на ее берегу. Он больше не страдал от жары. Усталый, но спокойный. Боль где-то далеко. Наркота хороша. Экран шлема еще светится, хотя экранчик цифрового дисплея отключен, или, наверное, не показывает ничего, кроме черноты. Он чувствовал себя далеким, выброшенным на чужой берег, и почувствовал позыв аосмотреть на свои картинки, вспомнить их. Мама. Папа. Старина Макки. Лаура. Они давно не привлекали его интереса. Это все в прошлом. Он проверил свой список наград. Он все еще казался рыхлым - IQ истрепался - но никто же не захочет его читать. Потом он решил поменять номер 10 на своем списке "10 Вещей, Которые Специалист Чарльз Н. Уилсон Хочет, Чтобы Вы Знали". Хотя, иди они к черту. Може в Раю тоже дают медали. Они же дают хорошую одежду, драгоценности и всакое дерьмо... как говорил Бакстер. Пожему же не медали?
Он подумал, где же сейчас находится. Граница ада, это уж точно. Тенистое дерево, предположил он, расположено между светом и той точкой, где он отдыхает. Мысль работала тяжело. Он продолжал соображать, слыша трещащие звуки, вопли, голоса духов. Не сделать ли еще IQ? Нет, сказал он себе. Пусть знают, что они получают. Неверный, тупой, как валенок, с умом вахтера. Этого они и ждали. Свет разгорелся перед его глазами, хотя и не свет небес. Он ровный, и в нем сияющие вспышки. Фосфорное пламя и звуки ракет. Некоторый меркнут медленнее на фоне черноты. Словно внутри него поле битвы, ночная схватка. Он пригвожден их взрывами-цветами. Вреня настало, понял он. Время идти дальше. Искушение -полежать здесь. Он немного забылся и мысль о ГРоб вернула его назад. По крайней мере эта мысль началась с ГРоб. С ее лица. А потом ее лицо сменилось лицом Бакстера, други лицом, снова другим и другим, они менялись все быстрее и быстрее, все на том же торсе, пока лица не слились вместе, представляя лица всех, кто жив, всю историю мира, до самого судного дня, превращенную в блестящий видео-ролик...
