— Джон, — прищурившись, словно смотрел против солнца, сказал он. — Сколько раз я говорил, чтобы ты не врывался ко мне на совещание.
Джон втащил за собой Алексея.
— Старейшина, — прошептал он на ухо Каширцеву, после чего заговорил в слух:
— Господин старейшина, вы же знаете, что я ни когда не прихожу просто так.
Казалось, эти слова разозлили старейшину еще больше. Он побагровел.
— Я знаю, по каким делам ты приходишь. Поэтому сейчас же выйди вон.
— Господин старейшина, — не сдавался Джон. — Выслушайте меня…
— Вон я сказал! — по лицу толстяка пошли пунцовые пятна заметные даже на багровых щеках. — Твои дела… Они на всех могут навлечь беду.
— Но это важно! — почти прокричал Джон.
Сидевший слева от старейшины господин тронул старейшину за руку, что-то ему сказал. Старейшина побагровел еще сильнее, повернулся Джону.
— Даю тебе минуту.
— Хорошо, — тут же сказал Джон. Казалось, он и не сомневался, что ему дадут право голоса. — Времени у меня мало, поэтому я сразу начну с важного. Я пришел по поводу Ольги.
Из-за стола вскочили сразу двое. Первый тот господин, что просил за Джона. 0н был высок. По годам лет уже за пятьдесят, седой, лицо густо покрыто морщинами, одет во все черное, в глазу монокль. Как только господин вскочил, монокль выпал и закатился под стол, но он даже не взглянул в его сторону.
— Что ты знаешь про мою девочку?
«Судья», — понял Алексей.
Второй — молодой парень одетый в коричневую куртку. Под ней черная жилетка, прикрывающая белую рубашку. На нем черные брюки и черные ботинки. Лицо у него длинное и узкое. Особо выделяются длинные усы, кончики которых лихо изогнуты к верху. Прямо гусар.
— Где она? — прокричал он.
— Успокойтесь, — отчеканил старейшина. — Поль, немедленно сядь.
Наведя порядок в собственных рядах, он вернулся к источнику беспокойства.
— Говори, Джон. Да побыстрей.
Джон кивнул на Алексея.
— Я привел вот этого человека. Он говорит, что он отец Ольги.
— Что? — снова вскочил судья. — Да кто он такой? Какой еще отец?
— Родной.
Судья замолчал и пристально посмотрел на Алексея. Каширцев понял, что приобрел врага на всю жизнь.
— Да? Хорошо, — старейшина не терял спокойствия. — Пусть он сам скажет. А мы послушаем.
Глаза всех сконцентрировались на Алексее. Тот немного замялся.
— Ну, говорите.
— У меня украли ее совсем маленькую, — повторил Каширцев то, что уже говорил Джону. И вдруг понял, что здесь эта история не пройдет, но говорить начал, поэтому поздно переделывать. Он на ходу начал выкручиваться. — Я постоянно искал ее. А тут услышал, что похожую на нее видели у вас. Я сразу отправился к вам, но тут узнаю, что ее похитили повторно…
— Интересно, — проговорил судья. — И как же это во взрослой девушке вы смогли признать свою дочь? Ведь ей тогда было от силы несколько месяцев если я не ошибаюсь.
Алексей хотел уже согласиться, но тут увидел, что Джон еле заметно мотает голвой из стороны в сторону. Каширцев кивнул ему.
— Она была старше.
Джон заулыбался, а Алексей почувствовал, как у него краснеют уши. Джон знал, что он не сказал ему правды. И все же помогал.
Судья нахмурился.
— И все же?
— У нее родинки еще необычные. Над губой, а вторая прямо над ней под бровью.
— У многих родинки.
— Светлые волосы и родинки. Две приметы сошлись…
— Ничего не сошлось. Такое найдешь у многих девушек. К тому же у светловолосых детей волосы с возрастом часто темнеют.
— Мое сердце подсказало мне, что это моя девочка, — сказал Алексей и тут же сам понял какую глупость сморозил. — И, кроме того, она вылитая мать, — добавил он.
Судья вскочил.
— Это моя дочь. Она принадлежит мне, и я ни кому ее не отдам.
Старейшина хлопнул ладонью по столу.
— Прекратите! Развели здесь базарный день. «Моя», «нет моя». Для начала скажем, что она уже ни одному из вас не принадлежит.
Судья осекся.
— Да, — сказал Каширцев. — Сначала ее надо освободить, а потом разбираться.
«Вот только доберусь до ее ладони».
— Освободить! — судья изменился в лице. — Вы сказали освободить?
— Да, — встрял Джон. — Именно это я и пытаюсь вам втолковать уже полчаса.
— Выслушайте его, старейшина, — судья чуть ли не кинулся к толстяку. — А вы говорите, Джон, говорите.
Джон откашлялся. Как видно речь он готовил давно.
— Вампир стоит над нами уже несколько столетий. Сколько горя и зла причинил он. По его приказу Стая похищает наших детей ему в пищу. Он крадет наших дочерей, чтобы сделать из них игрушки для себя и своих слуг, — Джон набрал воздуха в грудь. — Сколько это еще может длиться? Я считаю, что наступило время свергнуть тиранию лорда Орона.
Слушая его тираду, старейшина темнел лицом, но, дослушав до конца спросил спокойно.
— Да? — он наклонился над столом, опершись на локти. — И что ты предлагаешь сделать?
— Мы должны уничтожить его.
— К сожалению, это не возможно, — пробормотал судья.
— А кто-нибудь пытался? — в голосе Джона послышалась сталь. — Конечно, это будет невозможно пока мы сидим за безопасным барьером и не собираемся и носа вытащить. Премудрые пескари, дьявол. Лорду только этого и надо. Покорный забитый народ. Ни на что не способный. А вместе с тем, мы могли бы собраться вместе, объединиться. Хозяин может убить одного, двоих. Но со всеми ему не справиться.
— Стоп, — перебил его судья. — Ты чего хочешь? Чтобы снова полилась кровь? Как лилась она два столетия назад? Один-два говоришь? А одна-две сотни не хочешь? И это только он сам. А что оборотни натворят? Тебе надо, чтобы нас всех, каждого убили?
— Да мы и так уже не существуем. Мы давно уничтожены.
— Из-за одной девчонки ты хочешь подставить всех? — На слова отца хотел подскочить возмущенно Поль, но отец положил руку ему на плечо и заставил сесть. — И кажется, это работа дампилов охотников. Где они?
— Может, ты еще скажешь, что ждешь пока от одной из изнасилованных девчонок родится дампил?
Старейшина возмущенно задохнулся. За столом наступила тишина.
Алексей почувствовал, что если их сейчас вытолкают взашей, то они еще легко отделаются.
— Джон, замолчи, — прошипел старейшина. Он оперся в стол так словно собирался лечь на него. — Все. Мало того, что ты по ночам гоняешь на своей карете и охотишься на волков-оборотней. Но войну я тебе развязать не позволю. Замолчи. Скажешь еще хоть слово, и я прикажу тебя арестовать.
Джон замолчал. Обвел всех взглядом. Наткнулся только на два не равнодушных взгляда — взгляды судьи и Поля.
