Мощный клекот воды за кормой вдруг стих. Катамаран закачался на мелкой волне.
- Не туда смотришь, - сказал Калий, поднимаясь из-за штурвала. - Глянь на правый берег.
- Что это? - прошептал изумленный Илья.
Отвесные берега-кручи, начиная от городка Сказок, укрывали стремительные рисунки, точнее - наброски, будто неведомый гигант собрался было превратить эту излучину в своеобразную многокилометровую панораму, да в последний момент передумал.
Замысел его оживил только одну-единственную скалу, круто нависшую над водой. Из нее, подняв коня для прыжка, вырвался на простор реки былинный богатырь: лицо спокойное, открытое, в складках каменных уст пробивается улыбка. Казалось, берег вот-вот вздрогнет от мощного удара копыт, и всадник помчит по воде аки по суше.
- Тезка твой, - пояснил Калий, - Илья Муромец. Впечатляет?
- И это все - Анатоль?
- А то кто же. - Художник нахмурился, присел на пластиковую окантовку борта. - Кто еще может придумать самую грандиозную в мире монументальную композицию "Славяне", зажечь своей идеей сотни людей, развернуть полным ходом работы, а затем... сбежать за какой-то юбкой?"
- Зачем ты так? - укоризненно сказал Илья. - Ты же знаешь, насколько у него это серьезно.
- Куда уж больше, - согласился Калий. - Мы все ждали - может, вернется. Полтора года ждали. Могли бы и сами... Но, во-первых, этика. Это же не бросовая идея, это, может, его песнь песней. Суперкомпозиция! А во-вторых, тут еще дел - начать и кончить. По замыслу Жданова, в композицию должно войти около полутора тысяч панно, барельефов и горельефов. Плюс двенадцать крупномасштабных скульптурных элементов. А ты говоришь - Муромец!
- Послушай, брат, ты видел эту девушку?
- Ирину-язычницу? - Калий пожал плечами. - Я их и познакомил.
- Кто она? - поинтересовался Илья. - Какая?
- Красивая, - задумчиво ответил Калий, разворачивая суденышко к берегу. - Очень энергичная: от нее так и брызжет энергией. Словом, огонь, а не девушка. Только не "ждановский" огонь - вспыхнул и погас. Ровный, сильный... Мы тогда ломали головы, как сохранить будущую композицию от капризов погоды, оползней, эрозии. Короче, как уберечь ее для потомков. Искали специалиста. А Ирина как раз занимается консервацией и реставрацией ландшафтных памятников. Я и попросил ее посмотреть этот берег...
Калий умолк. Шел медленны, о чем-то размышляя. А когда Илья стал прощаться, сильно тряхнул руку, заглянул в глаза:
- Молодец, Садовник, что разыскал нас. Спасибо! - Он говорил убежденно и горячо, по-видимому, утвердившись в каком-то своем решении. - А Тольке мы не дадим пропасть. Оправдываться не хочу - не знали о его беде. Деликатничали. Как бы, мол, не показаться назойливыми, нетактичными, не обидеть ближнего...
- А он сам себя вовсю обижает.
- Вот-вот! Ты, Илюша, занимайся своим делом, а мы... Ребятам я все тонкости ситуации объяснять не буду, но завтра же отправлю к Анатолю наших монументалистов. Всю секцию. Нагрянут, растормошат, о "Славянах" напомнят. Ведь они до сих пор ему верят. Понимаешь, - верят.
Он вернулся в дом на Шестом кольце еще засветло.
В Птичий Гам Илья прилетел прошлой ночью, а так как особых притязаний к месту жительства у него не было, то и выбирать не стал. В полукилометре от реки его поманила целая россыпь зеленых огоньков - свободно, мол, милости просим, - и он, не раздумывая, пристыковал модуль, открыл все окна и мгновенно уснул. Единственное, чему он тогда порадовался, так это близости Днепра: "Хоть накупаюсь. Вволю! Всласть! Эх и чуден Днепр, когда несет... уносит..."
Теперь, по прошествии рабочего дня, можно было и осмотреться.
Его новый дом состоял из двадцати трех модулей. Четыре секции в четыре этажа, еще шесть квартир, объединенные в один блок ("Друзья, по-видимому", - отметил Илья), и его скромное жилище, прилепившееся ко второй секции.
Модульные дома часто выглядели недостроенными. Илье это нравилось, ибо привносило в жизнь ощущение движения. Всякая завершенность Илью настораживала. Законченное дело - спетая песня. Еще живы ее отзвуки, еще память полна ее словами, но песня, увы, ушла в небытие. Ушла потому, что пора запевать новую песню... Эту теорию "незавершенки" Егор на одном из философских диспутов назвал образцом логической анархии и с напускной серьезностью поинтересовался, как он, то есть Илья, реализовывал свои идеи во время операций. "Да ну тебя, - отбивался Илья. - Я говорю об общих закономерностях..." Он пытался даже контратаковать, разговор переключился на вечные истины, и наставник прервал их: "Вы потеряли предмет спора, ребята..."
Вечер был свободен, и Илья решил не нарушать обычай: новое место жительства обязывало его познакомиться с соседями.
"Меня зовут... Работал хирургом, сейчас специализируюсь как психолог. Увлекаюсь голографическими съемками. Люблю и знаю жизнь деревьев. Буду рад, если окажусь вам нужным..."
Примерно такие слова говорил Илья новым друзьям. В ответ его одаривали улыбками, личными индексами связи, семь раз приглашали ужинать, а зеленоглазая Жанна из первого модуля тут же потребовала "консультацию" и так нараспев, с такой хитринкой говорила это слово, что Илья поспешил ретироваться.
Этот вечер визитов успокоил душу, успевшую за последний месяц испытать и обман легкой победы, и провал с экзаменом, а главное - успевшую понять и принять чужую боль.
А от понимания, считал Илья, до исцеления порой один шаг.
"Плохо только, - подумал он, возвращаясь домой, - что понимание пришло к тебе, а исцелять-то надо другого... Да и вообще - о каком понимании может идти речь? Ты уже раз поспешил, горе-психолог..."
Визит к соседу, к чьему модулю он пристыковался вчера вечером, Илья оставил напоследок.
Он поднял ладонь, и дверь послушно ушла в паз.
- В доме гость! - сообщил электронный секретарь и тут же добавил: Хозяин улетел во Львов! Он оставил вам звуковое письмо. Включаю воспроизведение:
"Очень рад тебе, сосед, - видел, как ты вчера прилетел. Отчаянно спешу, брат, - скороговорка хозяина квартиры раскатилась по всем углам, будто бусинки. - Улетаю, возвращаюсь, улетаю. У меня там жена, понял, брат... Да ты садись. Садись и пей мой тоник - я сам придумал рецепт. Зови меня Гуго. Я толковый конструктор, а еще ходят слухи, что я писатель. Если тебя не заговорил Дашко, - читай мои книги. Они на столике. А с Дашко ты, пожалуйста, не дружи - это хищник... Ну, все, Гуго уже нет. Я уже ушел, брат. Буду рад, если у нас найдутся общие интересы и увлечения".
- И я буду рад, Гуго, - негромко сказал Илья. - Я обязательно прочту твои книги. Вернешься - заходи.
Это сбивчивое послание растрогало Илью.
Гуго почему-то представился ему маленьким, непоседливым человечком. Ну, не обязательно маленьким, но непременно очень живым и эмоциональным. Как он, например, на Дашко набросился! Дашко... Эдакий атлет из четырнадцатого модуля. Грузный, однако фигура спортивная. И деловой. Дашко?! Как цепко выхватил Дашко из моего краткого монолога-визитки упоминание о голозаписи: "Да, да, деревья - это интересно... А вам приходилось снимать сюжеты для программы "Инфор"? О-о-о! Постоянный корреспондент. Это просто замечательно! Я покажу вам мой конструкторский центр... Есть великолепные разработки... Уверяю вас: сюжеты будут сказочные..." Дашко... Личность, конечно, любопытная. Явная любовь к громким словам. Потом это местоимение _мой_ вместо _наш_... Ну и что? Почему ты сразу откликнулся на странное обвинение Гуго? Дашко, кстати, его руководитель и, по всей видимости, талантливый конструктор. Целая стена в авторских свидетельствах, а сколько благодарностей совета Прогресса. Почему же Гуго приклеил к нему такое страшное слово - хищник? Может, соперничество? Или недоразумение? Или психологическая аллергия?..
