Превратить мертвое в живое. Заставить труп сверкать красками жизни. Прошлое подчинить будущему.
«Кому ты принадлежишь? — спросил он серебряный треугольник. — Мертвому темному Инь или живому яркому Ян?»
Треугольник слепил его радужными лучами. Тагоми прищурился, с этого момента он видел только игру света.
«Тело — Инь, душа — Ян. Металл и свет, внешнее и внутреннее, микрокосм на моей ладони. Может, он скрывает тайну пространства? Тайну вознесения в небеса? Или времени? Светоносного изменчивого мира? Да! Вот оно! Эта вещь раскрыла свою душу: свет! Мое внимание поглощено — я не в силах оторвать взгляд. Это блеск завораживает...
Теперь, когда ты поймала меня, поговори со мной, — попросил он. — Я хочу услышать твой голос, исходящий из чистого яркого света, который мы ожидаем встретить только после смерти, в мире, описанном «Бардо Тходол» — «Книгой Мертвых»[39]. Но я не хочу ждать смерти, распада моей личности. Не хочу скитаться в поисках нового материнского лона. Грозные и мирные божества, мы будем обходить вас. И мягкий дымный свет. И совокупляющиеся пары. Все, кроме чистого яркого света[40]. Я готов без страха устремиться к нему.
Я чувствую манящие меня горячие ветры кармы[41]. И все-таки остаюсь на месте. Мне было дано знание Великого Освобождения, и я не зажмурюсь, не кинусь прочь от невыносимо-слепящего света, ибо если сделаю это, то снова войду в круг сансары, не зная свободы, не ведая отдыха. Покрывало майи[42] падет снова, если я...»
Свет исчез. Тень заслонила солнце.
Он держал в руке обыкновенный серебряный треугольник.
Тагоми поднял глаза. Возле скамейки, улыбаясь, стоял высокий полицейский — почему-то в синей форме.
— В чем дело? — недовольно спросил Тагоми,
— Ни в чем. Я просто смотрел, как вы возились с безделушкой.
— Безделушка? — глухо переспросил Тагоми. — Нет, вы ошибаетесь.
— Почему ошибаюсь? У моего сынишки полно таких игрушек.
Полицейский пожал плечами и двинулся дальше.
«Отнял мой шанс на нирвану, — с внезапной яростью подумал Тагоми. — Отнят белым неандертальцем-янки. Этот недочеловек решил, будто я забавляюсь детской игрушкой!»
Поднявшись со скамейки, он сделал несколько неуверенных шагов. «Дикие, необузданные страсти бушуют в моей груди. Необходимо успокоиться. Избавиться от недостойных меня расистских, шовинистических мыслей.
«Двигайся, — внушал он себе. — Катарсис в движении».
Он вышел за ограду парка на Керни-стрит. Шумный поток транспорта. Тагоми остановился у края тротуара.
«Ни одного велотакси. Когда надо, их ни за что не поймаешь.» — Тагоми присоединился к толпе пешеходов.
«Боже, что это?!» — Он остановился, уставившись на чудовищную бесформенную громаду, нависавшую над крышами зданий.
— Что это? — повернулся он к прохожему, указывая на сооружение.
— Это? Эмбаркадеро, многопутевая дорога. Жутковато, правда? Многим кажется, что она паршиво смотрится.
— Никогда не видел ее прежде.
— Вам повезло, — хмыкнул прохожий и пошел дальше.
«Безумный сон, — подумал Тагоми. — Надо проснуться.
Куда подевались велотакси?» — Он пошел быстрее. Все вокруг имело блеклый, могильный оттенок. Серые дома, запах гари, усталые, помятые лица. И не одного велотакси. Только машины и автобусы. Автомобили, как огромные чудовища, все незнакомых моделей. Он старался не замечать их — смотрел только вперед. Нарушение зрительного восприятия в обостренной форме. Утрачено чувство пространства — даже линия горизонта искажена, размыта. Это похоже на астигматизм. Нужно передохнуть. Вот и закусочная».
Тагоми распахнул деревянные створки дверей. Внутри одни белые. Запах кофе. В углу надрывался игральный автомат. Тагоми поморщился и направился к грязной стойке. Все места заняты. Он громко попросил уступить место. Несколько посетителей оглянулись, но никто не шелохнулся!
— Я настаиваю! — громко сказал Тагоми ближайшему белому. Нет, не сказал — крикнул в ухо.
Человек поставил чашку и усмехнулся:
— Ишь ты...
Тагоми огляделся: все смотрели на него с нескрываемой враждебностью. И никто не шевелился. «Словно я уже нахожусь в бардо. Меня овивают горячие ветры кармы, окружают видения, кто знает, откуда они? Может ли человек вынести такую враждебность? «Книга Мертвых» предупреждает: после смерти ты будешь видеть других людей, но никто не протянет тебе руку помощи. Ты будешь одинок среди толпы, будешь скитаться в царствах страдания и печали, готовых поглотить твой мятущийся, растерянный дух...»
Он поспешно вышел из закусочной. Дверь со скрипом закрылась за его спиной.
Тагоми снова стоял посреди тротуара.
«Где я? Вне своего мира, вне своего пространства и времени? Серебряный треугольник разрушил мою реальность. Меня сорвало с якоря и несет неведомо куда... Перестарался. Хороший урок для меня. Человек пытается вступить в борьбу со своими переживаниями — зачем? Разве он не обречен потеряться в одиночестве, заблудиться без проводника в неведомых мирах?
Это все треугольник. Сознание растворилось настолько, что оказалось возможным появление этой сумеречной страны. Мы воспринимаем мир субъективно, архетипически. Реальное в нашем видении полностью сливается с чем-то подсознательным. Типичный самогипноз. Надо прервать это жуткое скольжение среди теней, заново сосредоточиться и восстановить естественное мировосприятие. Где серебряный треугольник? — Он пошарил в карманах. — Исчез! Остался в парке вместе с портфелем! Катастрофа!»
Тагоми бросился обратно в парк. Сонные старики провожали его взглядами. Вот та скамейка, а на ней — портфель. И нигде нет треугольника. Тагоми растерянно пошарил глазами вокруг. Вот он! Лежит в траве, там, где он уронил его, разозлившись на полицейского.
Тагоми уселся на скамейку, тяжело дыша после бега.
«Надо сосредоточиться на треугольнике, — сказал он себе, отдышавшись. — Забыть обо всем и считать. До десяти. Потом будоражащий возглас: «Проснись!»
Все это идиотский сон наяву, — думал он. — Я впал в детство, увлекся ребячьими играми, отнюдь не такими невинными, как кажется. Чилдэн и художник, создавший эту вещь, тут ни при чем. Во всем виноват я сам, моя жадность. К пониманию нельзя принудить».
Он медленно сосчитал до десяти и вскочил.
— Бред собачий! — бросил он.
«Туман рассеялся? Наваждение исчезло? — Он огляделся. — Вероятно. Вот когда можно по достоинству оценить меткое высказывание Апостола Павла. «Видеть как бы сквозь тусклое стекло»[43] — это не метафора, но проницательное предостережение о возможных нарушениях восприятия действительности. В общем-то мы действительно видим астигматически. Пространство и время суть творения нашей психики, и когда они хоть на мгновение пошатнутся — это как острое расстройство вестибулярного аппарата. Мы внезапно кренимся, чувство равновесия исчезает, все кружится...»
