— А почему ты поставил именно на двадцать девятое апреля? Я слышала, что многие, пользуясь данными местной гидрологической службы, поставили на завтрашний день. Ставки покрывают время с шестнадцати часов пополудни…
— У меня есть свои соображения, — таинственно ответил Перси и уверенно добавил;— Вот увидите, деньги будут у меня.
Перси велел остановить снегоход, вышел на лед и пробежался по нему, смешно балансируя руками, чтобы не поскользнуться, не упасть. По обеим сторонам реки стояли полицейские, зорко следя за тем, чтобы ледовому покрову реки не было нанесено никакого повреждения со стороны человека. По условиям великой Аляскинской лотереи не допускалось ни малейшего вмешательства в силы природы.
Вечером в ресторане отеля на подмостках, сооруженных специально по случаю такого знаменательного события, выступала какая-то эстрадная группа с Гавайских островов, а за ней — знаменитый эскимосский джаз с мыса Барроу. Музыканты пользовались в своих импровизациях мотивами старых эскимосских песен, и Перси почувствовал себя растроганным.
Он сидел в первом ряду, на лучшем месте в ресторане, перед самой сценой, вместе с Мишель. Роберт Люсин куда-то удалился по делам, обещав присоединиться позже. Но представление подходило к концу, а Люсина все не было. Мишель несколько раз в нетерпении посматривала на входную дверь, но Перси, наоборот, был доволен, что Роберта Люсина нет и нет нужды вести разговор, который напоминал ему переход по тонкому, еще неокрепшему льду…
Иногда Мишель клала свою красивую руку на руку Перси, слегка пожимала мягкими пальцами, но Перси никакого волнения не чувствовал: он решил сегодня лечь пораньше и как следует выспаться.
Поэтому, когда на сцену снова вышел гавайский ансамбль, Перси встал и сказал:
— Мишель, вы тут дождитесь Роберта, извинитесь перед ним… А я пойду спать. Вы должны понять меня…
Мишель быстро справилась с замешательством, вызванным неожиданным уходом Перси, и ответила:
— Ну, конечно, Перси! Какой может быть разговор? До встречи завтра.
Перси ушел. Мишель долго смотрела ему вслед, неожиданно почувствовав жалость и сочувствие к этому молодому и действительно талантливому эскимосу. За время знакомства у нее возникло по-настоящему теплое чувство к нему, и, говоря с Перси о замужестве прошлой ночью, она была почти искренна…
Роберт Люсин появился перед закрытием ресторана, когда Мишель уже собиралась уходить. Передав полушепотом, почти условным языком новость, он с удовольствием выпил бокал холодного белого вина.
— Но ведь это жестоко, — пробормотала Мишель. — А если это произведет на него совсем другое впечатление и он ожесточится?
— Поверьте мне, дорогая Мишель, я неплохой психолог. И Перси Мылрок не бог весть какой сложный человеческий экземпляр, чтобы я в нем не разобрался… Он приползет на четвереньках сам и будет лизать вот эту руку.
Роберт Люсин положил на руку Мишель свою ладонь.
— А если не приползет?
— Тогда пусть пеняет на себя, — жестко сказал Роберт. — Я тогда использую вариант пеликена.
Этот звук, хотя и негромкий, для Перси обладал такой силой, что он буквально был выброшен из кровати. Он подбежал к окну, пытаясь что-то рассмотреть в ослепительно сверкающем весеннем утре.
Сначала он не слышал сирену, хотя именно этот звук и служил для него последним доказательством того, что Танана вскрылась, и лед пошел вниз, чтобы слиться с водами и ледоходом великой аляскинской реки Юкон. Теряя последние проблески надежды, Перси посмотрел на часы: было ровно пять часов и тридцать три минуты двадцать восьмого апреля, а не двадцать девятого, как он рассчитывал.
Это было все.
Проигрыш.
Снизу, из холла уже доносился рев людской толпы: вся гостиница пробудилась от звука неумолкающей сирены.
И когда Перси, уже одетый и готовый к отъезду, шел сквозь орущую, сонную, с блестящими лихорадочными глазами, толпу, у него было только одно желание — скорее уйти, улететь, оставить позади все.
Перси удалось поймать вертостат какой-то газеты со спешащими в свою редакцию журналистами. Из Фербенкса первым утренним рейсом он улетел в Ном.
Сначала в Номе ему пришла мысль полететь на мыс Принца Уэльского, но тут подвернулся вертостат Американской администрации строительства Интерконтинентального моста, отбывающий на Малый Диомид. Предъявив специальный пропуск, дающий ему право на посещение всех объектов стройки, Перси без труда получил место и через пятнадцать минут уже шагал по сероватому настилу готового пролета Интерконтинентального моста, соединившего американский остров Малый Диомид и советский остров Ратманова.
Глаза слепило от отраженного света, от покрытого льдами пролива, да и сама поверхность моста за ночь покрылась изморозью, которая медленно оттаивала, сверкая под лучами утреннего, весеннего солнца, мешая рассмотреть разделительную линию ровно посередине пролета и две контрольно-пропускные нарядные будочки, лицевые стороны которых были окрашены в цвета национальных флагов.
С высоты моста Иналик был виден как на ладони и просматривался во всех подробностях: каждый домик, каждая тропка, даже провода, покрытые ночным серебристым инеем, хорошо прочерчивались на фоне подтаявшего, потемневшего снега и редких проталин.
На мосту никого не было.
До начала рабочего дня оставалось еще полчаса.
Пройдя медленным шагом почти до середины и не доходя метров пятидесяти до разделительной линии, которая одновременно являлась зримой государственной границей между СССР и США, а также линией изменения дат, Перси остановился. Он вдруг с горечью подумал, что на том берегу уже завтрашний день — двадцать девятое апреля, Его счастливый день, который для него никогда больше не наступит…
Он нащупал в кармане золотого пеликена, вытащил его и хотел было швырнуть вниз, на ледовые торосы, но что-то остановило его: бог смеялся.
Перси глянул вниз, на льды пролива: не более сотни метров. На поверхности льда уже образовались снежницы. Хорошо бы сейчас спуститься вниз, стать на колени у прозрачной ледовой лужи и всласть напиться холодной, вкусной воды… Да, много прекрасного остается на земле после человека. Вся земля, весь этот ослепительный весенний свет и крохотная точка твоей родины — Иналик.
Обычный панорамный экран, настроенный на готовый пролет, автоматически включался каждый раз, когда Хью Дуглас садился завтракать у себя, в служебном кабинете на мысе Принца Уэльского.
